Ознакомившись с «записками», «председатель» торжественно провозгласил, что «присяжные заседатели» пришли к единогласному решению «подсудимого» признать «невиновным» по всем пунктам и освободить прямо в «зале суда».
— Что означает грамотно построенная линия защиты! — торжествовал Кони. — Не зря знаменитый Андриевский называл своих коллег-адвокатов «говорящими писателями», а защиту в суде — «литературой на ходу»! И это не метафора, это факт! После выступления толкового «адвоката» все, как один, присяжные вынесли оправдательный приговор! А в девятьсот четвертом году бедняга Реймо Сааринен был признан виновным и до конца жизни сослан в Сибирь на каторгу.
Заслуженный прокурор растроганно посмотрел на Гумилева и проговорил:
— Николай Степанович, благодарю за отзывчивость. Вас и ваших учениц. Если располагаете временем, оставайтесь, поработаем еще. Ежели торопитесь — не смею вас больше задерживать.
Гумилев поднялся, манерно поклонился старику и стремительно вышел из класса, нимало не заботясь, следуют за ним ученицы или нет. Зиночка и Дора последовали, а Татьяна осталась сидеть. Она крайне невнимательно слушала разбор оставшихся выступлений и, когда все стали расходиться, устремилась к Кони. Взгляд ее блуждал, губы тряслись, и старик, подняв на девушку близорукие глаза, даже отшатнулся. Татьяна быстро и умоляюще заговорила:
— Анатолий Федорович! Миленький! Очень вас прошу, не откажите!
— Да что с вами, голубушка? — забеспокоился Кони. — Ну-ну, успокойтесь. На вас лица нет.
Старик плеснул из графина воды и, подавая собеседнице полный стакан, подбодрил:
— Вот, выпейте и расскажите, что вас тревожит.
Татьяна молчала, держала в руке полный стакан и только смотрела страдающими глазами.
— Ну же! — снова подбодрил преподаватель судебной риторики. — Обещаю, сделаю для вас все, что в моих силах.
Собравшись с духом, Татьяна начала:
— Анатолий Федорович, мне просто необходимы материалы дела Сааринена. Анатолий Федорович, миленький, дайте мне папку с делом на один вечер, завтра я вам верну.
— Пожалуйста, голубушка! — Кони протянул ей папку. — Забирайте. Никакой особой ценности это дело не представляет. Это мне, старику, интересно разбирать с юридической точки зрения профессиональные ошибки бывших коллег. — И, хитро глянув на Татьяну, уточнил: — Вы что же, поэму с криминальным уклоном собираетесь писать?
Татьяна уже взяла себя в руки и, поставив стакан на кафедру, в тон бывшему прокурору откликнулась:
— Одоевцева же написала «Балладу о толченом стекле», так почему бы и мне не попробовать?
— Ну что же, дерзайте! — одобрил Кони. — И все же позволю себе усомниться. Что-то мне не верится, что дело Реймо Сааринена вам нужно для стихосложения. Удовлетворите любопытство старика, скажите, если не секрет, для чего оно вам?