— Только этого мне еще и не хватало, при моем-то нынешнем полулегальном положении! Да и сомневаюсь я, что в таких деревнях, как Закатовка и ей подобные, берет Интернет. Какие уж тут «Одноклассники»! И вообще, мне это ни к чему. Про тебя вот узнал, а остальные меня мало волнуют.
— Вакантов, да что хоть ты дикий-то такой? Каким в школе был, таким и сейчас остался, даже прошедшие годы тебя нисколько не изменили.
— Не дикий, Маш. Просто всегда был сам по себе.
— Да, как будто мы тебя с собой куда только не звали! А ты нас только стороной обходил, даже не пытаясь присоединиться. И это при всем при том, что на тебя западала как минимум половина девчонок в классе. Да и пацаны тебя уважали.
— Машунь… Видишь ли, вы все жили с родителями, как у Христа за пазухой. А меня одна только бабушка воспитывала. Я, конечно, мог у нее попросить и на дискотеку, и на всякие там походы с шашлыками, и на кино с девочками. И она мне эти деньги, возможно, даже бы и дала, поскольку я и сам нередко приносил их домой, подрабатывал. Но при этом я бы точно знал, что она оторвет их не от меня — от себя. Лишнего куска не съест, сапоги себе на зиму не купит. Как ты считаешь, оно того стоило?
— Прости. Я как-то никогда об этом не думала. А ты-то что раньше молчал?
— Я только сейчас, по прошествии лет, могу спокойно об этом говорить. А тогда бы морду разбил любому, кто посмел бы заикнуться о наших с бабулей проблемах.
— Да, — многозначительно вздохнула Маша. — Теперь-то я понимаю, отчего ты был таким. Дерзким, ершистым, вспыльчивым. Пальцем тебя не тронь. Тогда, в раздевалке спортзала — помнишь? — ты на меня так рявкнул, что у меня аж душа едва в пятки не провалилась.
— Еще бы не помнить, — усмехнулся Глеб. — Хотя насчет провала души ты мне тут не привирай, не было такого. Да и не рявкал я на тебя вовсе, просто на повышенных тонах отчитал. А вспылил оттого, что, как ты сама теперь догадаться можешь, нижнее белье на мне было не самое шикарное. Я и задержался специально, ждал, когда все пацаны из раздевалки уйдут, чтобы после этого спокойно переодеться. И как только они вышли, тут ты без стука нарисовалась, прям как назло. Ну как тут было на тебя не наорать?
Оба замолчали, вспоминая то происшествие в раздевалке. Точнее, на выходе из спортзала, где были двойные двери с большим промежутком между ними — на время ремонта, из-за чего-то срочно устроенного в раздевалке у мальчиков, их переселили переодеваться туда. И если девочки опаздывали в свою раздевалку или, наоборот, выходили из нее чуть раньше после урока, то неизбежно сталкивались у выхода с не успевшими окончательно переодеться мальчишками. Те и ругались, и просили стучаться — бесполезно: во время ремонта эта импровизированная раздевалка стала единственным местом, где девчонки могли отыграться за мальчишечьи козни, учиняемые во всех остальных уголках школы. Так и получилось, что однажды Маша застала в раздевалке полураздетого Глеба. Он, и так с утра бывший не в духе, быстро прикрылся сорванным с вешалки пиджаком и напустился на Машу с яростной отповедью. У нее же, напротив, в тот день настроение было даже слишком игривое. Поэтому вместо того чтобы огрызаться на разгневанного парня, она легким движением руки задрала на себе блузку, демонстрируя ему свой красивый ажурный лифчик, соблазнительно облегающий уже вполне заметную девичью грудь. И когда мгновенно умолкнувший Глеб застыл перед ней словно статуя, спросила с усмешкой: