— Зачем ты все это делаешь? — спросил я. — Предполагалось, что мы будем говорить о растениях.
Я был раздражен и подавлен больше, чем когда-либо до этого. Я сказал, что мое поведение — не его дело, и что не с его познаниями об этом судить, а он разразился хохотом.
— Когда ты злишься, ты всегда чувствуешь, что прав, да? — спросил он и по-птичьи моргнул.
Это было действительно так. Мне была свойственна тенденция всегда чувствовать праведность своего гнева.
— Давай не будем говорить о моем отце, — сказал я, изображая хорошее настроение, — поговорим лучше о растениях.
— Нет уж, давай поговорим о твоем отце, — настаивал дон Хуан. — Это как раз то, с чего нам сегодня следовало бы начать. Если ты думаешь, что был настолько сильнее его, то скажи, почему ты сам не ходил купаться в шесть утра вместо него?
Я ответил, что не мог поверить в то, что отец просил меня об этом всерьез. Я всегда считал, что купание в шесть утра — это дело моего отца, а не мое.
— С того момента, как ты принял его идею, это стало также и твоим делом, — резко сказал дон Хуан.
Я сказал, что никогда ее не принимал, потому что знал, что отец был склонен к самообману. Таким тоном, словно речь шла о чем-то само собой разумеющемся, дон Хуан спросил, почему я тогда же не сказал отцу все, что по этому поводу думал.
— Отцу таких вещей не говорят, — неуверенно попытался я объяснить.
— А, собственно, почему?
— В моем доме это было не принято, вот и все.
— Ты совершал гораздо более неприглядные поступки в своем доме, — провозгласил он, как судья, выносящий приговор. — Единственное, чего ты так и не совершил — ты не зажег свой дух!
Сила этих его слов была столь сокрушительной, что они, словно эхо, отозвались в моем сознании. Он опрокинул все мои щиты. Я был не в состоянии с ним спорить и нашел убеждение в записывании.
В последней слабой попытке объясниться я сказал, что всю жизнь мне почему-то приходится иметь дело с людьми вроде моего отца, которые, подобно ему, бросали мне наживку в виде своих заманчивых планов, а в итоге я всегда оказывался не у дел.
— Ты жалуешься, — мягко произнес дон Хуан. — Ты жаловался всю свою жизнь, потому что не принимал ответственность за свои решения. Если бы ты согласился с решением своего отца каждое утро в шесть часов ходить купаться, ты пошел бы самостоятельно, если бы понадобилось, или послал бы отца к черту, едва он заикнулся бы на эту тему после того, как ты понял, чего стоят все эти разговоры. Но ты ничего ему не сказал. Так что ты был так же слаб, как твой отец. Принять на себя ответственность за свои решения — это значит быть готовым умереть за них.