К Лубенцову у него было сложное отношение. Конечно, он не скрывал от себя качеств гвардии майора. Однако он склонен был считать недостатками Лубенцова то, что другими признавалось за достоинства. Он, например, осуждал манеру Лубенцова обращаться с разведчиками запросто и по-товарищески. Далее, он считал, что Лубенцов совершенно напрасно учится у Оганесяна немецкому языку: не к лицу начальнику обучаться чему бы то ни было у подчиненного, словно школяру какому-нибудь. Вообще он считал, что в Лубенцове много «гражданского», а «гражданское» для Антонюка было синонимом неполноценного. Например, к капитану Мещерскому он стал относиться попросту с презрением, узнав, что тот втихомолку пописывает стихи.
Лубенцову все это было известно. Он иногда посмеивался, изредка сердился. Но стоило гвардии майору повысить голос, и Антонюк сразу стушевывался. Вообще он уважал только сердитых начальников. Лубенцов говорил про него:
— На него не накричишь — ничего не сделает… И про других думает то же самое.
Но теперь Лубенцов был слишком счастлив вступлением в Германию и встречей с Таней, чтобы обратить внимание на недовольный вид Антонюка. Он внимательно разглядывал карту с нанесенными на ней данными об оборонительных сооружениях противника вдоль реки Кюддов. Разведчики, окружив своего начальника, благодушно покуривали махорку и ждали распоряжений. Уж это они знали: неугомонный гвардии майор работу для них найдет! И действительно, он, подумав, встал с места, прошелся по комнате и сказал:
— Ну, что ж! Воевать надо! Я думаю, мы выбросим разведпартию вперед, надо разведать укрепления по реке Кюддов… Это ведь сооружения знаменитого Восточного вала! Готовьте людей, Мещерский. Вы пойдете старшим. Я схожу к генералу, согласую вопрос. — Он обратился к переводчику: — А пленные есть?
— Есть.
— Допрашивали их?
— Да так, немножко.
— Про Кюддов спрашивали?
— Нет, — сознался переводчик.
Лубенцов укоризненно взглянул на Антонюка, но ничего не сказал, надел шапку и пошел к командиру дивизии.
Возле дома, где поместился командир дивизии генерал-майор Середа, было очень шумно. Видимо, приехало какое-то большое начальство: у палисадника стояла легковая машина и бронетранспортер с крупнокалиберным пулеметом. В дом и из дома то и дело пробегали штабные офицеры с папками, очень озабоченные и даже чуть напуганные. Один из них шепнул Лубенцову на ухо:
— Знаешь, кто у нас? Сизокрылов!
Да, у комдива находился сам член Военного Совета генерал-лейтенант Георгий Николаевич Сизокрылов. Лубенцов нерешительно остановился, потом все-таки поднялся на крыльцо.