Эти строения, входившие в ансамбль древнего деревянного кремлевского дворца, были возведены в XIV столетии.
В покои Софьи были вхожи и греки из ее окружения (разумеется, не все, кто прибыл с ней в поисках лучшей доли, а лишь те, кто обладал достаточным авторитетом). Вероятно, в 1475 году Софья говорила и с посланником своего брата Андрея — Петро Росо. У Софьи явно был свой круг общения, не всегда пересекавшийся с кругом общения ее мужа. Конечно, Софья в Москве не была эдакой независимой иностранкой, однако по прочтении источников складывается впечатление о ее некоторой обособленности от князя и вообще от русского мира. Безусловно, существовало заметное отличие ее поведения от традиционного образа действий русских великих княгинь и княжон «татарского периода» русской истории.
Размышляя о причинах этого, вспомним, что в Византии императрица считалась самостоятельной носительницей власти. Это нашло отражение в том, что в империи, как уже говорилось, «бракосочетание следовало за коронованием, а не предшествовало ему. Императрица приобщалась всемогуществу вовсе не потому, что она жена императора…». «Августа имела собственное состояние, которым распоряжалась по своему усмотрению, не советуясь с василевсом и даже не предупреждая его…»>{476} Вероятно, Софья реализовывала именно такую модель поведения. Но едва ли она привезла ее с собой в уже готовом виде. Скорее, деспина следовала советам своих греков (того же Юрия Траханиота, который был одно время мажордомом у Фомы Палеолога), имевших более ясную — но, увы, ностальгическую — картину того, какой должна быть правительница сильной державы.
Показателен в этом смысле скандал, разразившийся в великокняжеском дворце в 1484 году, когда Иван III обнаружил, что Софья подарила драгоценности, принадлежавшие его первой супруге Марии Борисовне Тверской, своей племяннице Марии, дочери Андрея Палеолога, а кое-что отдала и самому Андрею.>{477} Эта ситуация не только обнаруживает независимый характер Софьи, но и представляет собой пример столкновения двух моделей поведения, конфликт двух культур.
То, что Софье и ее окружению казалось совершенно естественным, для Ивана III было почти государственной изменой! И в Византии, и в Западной Европе «жены имели неограниченный контроль над личными вещами, такими как деньги, украшения, одежды и другая „движимость“, составляющая их приданое или унаследованная ими после брака…».>{478} По мнению же русского князя, супруга просто предала его, «истеряв казну». «Зла жена — лютая печаль, истощение дому»,