Хотя Дори не говорил об этом никому, он был убежден, что Вашингтон недоволен его работой и Уорли должен найти какой-либо предлог, чтобы избавиться от него до истечения трехгодичного контракта. Если Уорли в этом преуспеет, Дори окажется виноватым без вины.
А Россланд был прав. Кто-то передавал на сторону всю представляющую интерес информацию.
Дори замкнулся в себе. Теперь он жил в надежде, что сможет разузнать что-то очень важное, и тогда Вашингтон смягчится и отзовет Уорли, продлив полномочия Дори на три года, а может, и на пять.
Размышляя об Уорли, Дори проехал через мост Согласия, пробрался в потоке машин, который ревел и гудел, вдоль набережной Орсе и, наконец, выехал на проспект Боске. Там, на одной из соседних улиц, находилась его квартира.
Минут пять или шесть он безнадежно искал место для парковки. В итоге был вынужден оставить машину в дальнем конце улицы и вернуться обратно. Это повторялось каждый вечер и каждый раз раздражало его.
Когда Дори вошел в вестибюль, консьерж, которому он регулярно и щедро давал чаевые, кивнул и улыбнулся через стекло. Дори кивнул в ответ и шагнул в лифт, который поднял его на четвертый этаж.
Он вошел в свою квартиру и закрыл дверь. Сняв легкое пальто, повесил его в шкаф, затем направился в большую, хорошо обставленную гостиную и включил освещение.
Дори подошел к столу, сел, вынул из кармана ключи и открыл ящик. Когда он собирался вытащить из ящика толстую папку с документами, раздался телефонный звонок. Он нахмурился, а затем, поколебавшись, поднял трубку.
– Джон? – спросил женский голос.
– Да.
– Это Жанин. Я хотела убедиться, что ты вернулся. Я приеду через полчаса.
– Конечно, – сказал Дори и повесил трубку.
Он сидел некоторое время, уставившись перед собой, затем закрыл ящик стола.
Потом он пересел в одно из больших мягких кресел. Его худое, похожее на птичье лицо стало задумчивым. Глаза за блестящими линзами очков выглядели обеспокоенными. Он взял номер «Нью-Йоркера», лежавший на журнальном столике, и начал его просматривать. Он машинально пролистывал его в четвертый раз, ничего не запоминая, когда раздался звонок в дверь.
Прежде чем открыть, Дори посмотрел в глазок.
Жанин Дольне быстро прошла мимо него в прихожую. Дори закрывал дверь, когда она, повернувшись и снимая перчатки, слегка улыбнулась ему. Это была женщина лет тридцати – тридцати пяти, ухоженная, среднего роста, темноволосая, одетая в дорогую норковую шубу. У нее были большие темно-фиалковые глаза, и их ироничное выражение добавляло ей шарма. Мужчины находили взгляд этих глаз неотразимым, но только не Дори. Он давно решил для себя, что женщины не только опасны, но и неприятны. Ему не нравилось иметь дело с ними, хотя он и признавал, что порой это необходимо.