Чик почувствовал приятную дремоту. Он закрыл глаза.
— На этом факте я основываю претензию к палате лордов…
— Разумеется, — пробормотал Чик.
…Ему казалось, что наступило лето, и сад доктора расцвечен яркими красками, и Гвенда гуляет вместе с ним по солнечным дорожкам…
— Мой отец часто говорил… Эге, ты, кажется, заснул!
Чик с некоторым усилием открыл глаза.
— Я слышал вас, сэр, — отозвался он виновато. — Одну звали Джен, а другую — Элизабет. Они обе вышли замуж за маркиза Бина.
Десятью минутами позже он уже направлялся к станции Пальборо, будучи изгнанным из дома необычайной яростью дяди, которая сразу привела его в бодрствующее состояние. Своевременное изгнание! Оказалось, что расписание было изменено, и Чику пришлось развить рекордную скорость, чтобы не пропустить последнего обратного поезда в этот день.
Джон с излишним усердием втолкнул его в вагон третьего класса.
— Недолго вы оставались, — заметил он. — Разве ваш дядя не был достаточно крепок, чтобы вас видеть?
— О да, мистер Столлингем, — ответил Чик в то время, как поезд уже тронулся, — да, он еще очень крепок, очень!..
Со вздохом облегчения он откинулся на спинку скамьи и занялся обдумыванием настоящей жизненной проблемы, касающейся не прошлого семьи Бина, а будущего миссис Гвенды Мейнард. Эта проблема приобрела особенное значение с того момента, когда он в последний раз видел Гвенду. А это случилось еще накануне вечером, когда она вышла из комнаты миссис Шипмет с каким–то странно озабоченным выражением лица.
Миссис Шипмет была хозяйкой пансиона, в котором жила Гвенда Мейнард.
Свою маленькую гостиную миссис Шипмет называла «святилищем». Там ее жильцы платили свои долги, и каждый из них тешил себя иллюзией, что он выговорил для себя такие льготные условия, которые ставят его в привилегированное положение по отношению к другим.
Все обитатели пансиона миссис Шипмет (по ее настоятельной просьбе) вынуждены были держать свои взаимоотношения с хозяйкой под строгим секретом, ибо каждый боялся, что раскрытие филантропической слабости доброй леди может вызвать бунт остальных. Поэтому еженедельный обряд расчета с ней происходит за плотно закрытой дверью «святилища».
Когда жилец открывал бумажник, миссис Шипмет вздрагивала от изумления, как будто презренный металл был последней вещью в мире, о которой она думала в этот момент.
— О, вам не нужно было беспокоиться! Завтра мы бы все уладили. Гм!
Она всегда произносила «гм!» в конце каждой фразы.
Однако обряд, совершаемый в «святилище», мог заканчиваться и несколько иначе…
— Я страшно огорчена, мистер… э… — Она всегда забывала имя жильца в подобных случаях. — Я страшно огорчена, но мои расходы так велики, и в понедельник мне предстоит большой платеж по векселю. И я боюсь, что мне придется просить вас освободить вашу комнату. Гм!