Слова, которыми мы с вами пользуемся, являются лишь способом воздействия на психику извне — когда кто-то другой говорит нам что-то, что возбуждает в нас какие-то новые и другие нервные центры.
В результате всегда происходит борьба этих возникающих внутри нас конкурирующих доминант. Причём победившая, конечно, переписывает историю под себя и делает это уже на сознательном уровне.
Для того оно, собственно, и работает, это наше сознание, чтобы прятать и, по крайней мере, сглаживать противоречия нашей натуры. Оно призвано создать у нас ощущение цельности и непротиворечивости нашего с вами существования, но даже в этом случае не оно принимает решение так поступать, а мозг, который всегда и всюду утверждает свою правоту.
В нашем мозге существуют огромный набор предустановленных программ (например, моргание, зевание, хватательный рефлекс и т. д.), множество выученных программ (как, например, с тем же рукопожатием), инфраструктурных программ (как, например, то самое сознание, оправдывающее наши глупости, только бы не выглядеть лузером, оставшимся «в дураках»).
Во всём же остальном это динамический процесс, где нейрофизиологические доминанты (активные нервные центры), чья активность спровоцирована фундаментальными биологическими потребностями, с одной стороны, или культурной (информационной) средой через соответствующие словесные триггеры, с другой, борются друг с другом за победу — за то, чьи, так сказать, будут тапки.
Нас — как решающих, понимающих, принимающих решения — в этом процессе нет вообще. Всё это, грубо говоря, работа разнообразных «программ» и попытки сознания сшить из доставшихся ему лоскутков милое бабушкино одеяло — такую ни к чему не обязывающую объяснительную модель происходящего с нами.
Так что, когда мыслительный процесс происходит в нас (то есть наш мозг решает какую-то задачу), мы сами — на сознательном уровне — даже не можем сказать с уверенностью, о чем именно он сейчас думает.
Дефолт-система нашего мозга, о которой я уже много раз рассказывал в своих книгах и выступлениях, оперирующая сложными интеллектуальными объектами, регулярно погружает нас в состояние задумчивости: мы находимся в этих «блужданиях» примерно половину своей жизни.
И если спросить нас в момент такой задумчивости, о чём именно мы сейчас думаем, мы не сможем толком ответить. Скорее всего, мы увидим лишь хвост своей мысли, ускользающей от обращённого на неё нашего заинтересованного внимания.
Впрочем, это даже логично: конечно, мы не понимаем, о чём мы думаем и что надумаем, — наша дефолт-система пока не пришла к решению, доминанты пока находятся в дискуссии, а дуракам, как известно, полработы не показывают (то, что роль дурака в данном случае отводится сознанию, я думаю, понятно).