Я ожидала, что его похороны будут более чем скромными, но зря. Оказалось, что у Полковника был какой-то там особый счет, предназначенный для организации погребения. Я такого никогда не встречала, но на этот раз все сработало. У него был дорогой гроб, была целая бригада, которая отвечала за транспортировку, был священник, хотя я сильно сомневаюсь, что Полковник назвал бы себя религиозным человеком.
Не было только одного: толпы скорбящих. Когда гроб выносили из квартиры, вышли соседи, приехали девочки, которые с ним раньше работали. Но они поступали так скорее из вежливости, и я их не виню. Полковник не дал никому из них настоящих причин скорбеть о нем, для них он остался неприятным воспоминанием, человеком, от которого хотелось держаться подальше.
Но не для меня. В моем сердце его последняя воля пересилила любую обиду, которую я могла на него таить. Думаю, по сути своей Полковник был хорошим человеком, который зачем-то удачно это скрывал.
Днем начал накрапывать мелкий колючий дождик, и мне вдруг подумалось, что природа решила поплакать со мной за компанию над судьбой этого странного старика. Итого над его гробом плакали двое — на двоих больше, чем он ожидал.
Я была единственной, кроме сотрудников похоронного агентства, кто сопровождал гроб до кладбища. Когда его опустили в могилу, я робко бросила туда скромный букет подснежников, который принесла с собой, а потом, к моему удивлению, на кладбище доставили роскошный венок. Он был большой, больше меня, сделанный из живых роз, темно-бордовых, в этот пасмурный день смотревшихся почти черными. На венке было написано «Человеку, который остался человеком», но не было указано, от кого это, да и курьер, которого я попыталась расспросить, не знал, кто оплатил цветы.
На работе все были удивлены моим неожиданным для них горем из-за «старого маразматика», но отнеслись к нему с пониманием. Мне дали один выходной, — за свой счет, разумеется, иначе в нашем заведении не проявлялась даже доброта, — а уже на следующий день я вернулась к работе, от которой Полковник так отчаянно пытался меня спасти.
* * *
Прошло восемь дней после смерти Полковника, когда на меня вдруг обрушился телефонный звонок: меня приглашали в ту самую контору в центре Москвы. Да, ту, где даже зеркала стеснялись меня отражать!
Звонила секретарша — я узнала ее по голосу. Судя по тону, эта барышня была в шоке от того, что мне дозволено приползти в святая святых. Но как бы она ни кичилась своим превосходством, реальной роли в этой компании она не играла, ей даже не сообщили, зачем меня приглашают. Назвала время — и все, бросила трубку. Видимо, ушла плакаться своей маникюрше, что ее работа уже не так престижна, как раньше.