– Но ты запросто мог его убить, – сказал сержант с желтыми от табака зубами, – а для судьи этого более чем достаточно. Тебе влепят десять лет, и о каждом годе ты горько пожалеешь.
Из больницы меня перевели в тюрьму. Я просидел там три месяца, пока Купер не окреп достаточно, чтобы дать против меня показания.
Я запомню этот суд на всю жизнь. Когда меня ввели в зал, я огляделся. Первой, кого я увидел на местах, отведенных для публики, была Джейни. Это меня удивило. Она махнула мне рукой, и мне удалось выдавить в ответ улыбку. Уж кого-кого, а ее-то я никак не ожидал здесь увидеть. Там же сидели Франклин, мой босс из корпорации «Сейфы Лоренса», и рядом с ним – Рой. Мы с Роем обменялись взглядами. Он выглядел бледным и похудевшим. Представляю, что ему пришлось пережить за эти три месяца, не зная, заложу я его или нет. Судья был щуплым человеком с узким неприятным лицом и стальными глазами. Я понял, что выпутаться мне не удастся.
Купер, похудевший и с забинтованной головой, рассказал, как я приходил к нему открывать сейф и как он попросил меня сделать дубликат ключа. Затем показания давала длинноногая блондинка. Она была одета в голубое платье, которое так подчеркивало ее округлости, что на нее уставились все мужчины в зале, включая и судью. Блондинка сообщила, что работает певицей в одном из клубов Купера и время от времени приходит к нему на квартиру обсудить свой репертуар. Каждому из присутствующих в зале суда было ясно, какой репертуар она являлась обсуждать в час ночи, и взгляды, устремленные на Купера, выражали неприкрытую зависть. Певичка сказала, что, когда я открывал сейф, Купера в комнате не было и она видела, как я заглянул в сейф, а затем закрыл дверцу и сделал вид, что ничего не открывал.
Купер сообщил судье, как увидел меня перед открытым сейфом и, когда он ко мне приблизился, я ударил его железным прутом. Удивил меня Франклин, вышедший для дачи показаний в мою защиту. Он сказал, что я был их лучшим сотрудником и до этого инцидента пользовался абсолютно полным доверием руководства фирмы. Но говорил он впустую. Было видно, что его речь произвела на судью такой же эффект, как горсть гравия, брошенная в броню танка. Мой адвокат, упитанный господин средних лет, все заседание боролся со сном. После того как были заслушаны все свидетели обвинения, он посмотрел на меня, скривился, медленно встал и заявил, что его клиент, то есть я, признает себя виновным и просит у суда снисхождения. Может, ничего другого он и не мог сделать, но мне казалось, что, по крайней мере, адвокат мог бы сказать это так, будто ему действительно жаль. А так у меня, да и у всех в зале, создалось впечатление, что он уже поглощен следующим процессом.