На повороте в сторону деревни Юрка остановился закурить и вдруг увидал, что на шоссе у оврага «газик» высадил женщину — далеко было видно голубую косынку. Женщина направилась к погосту, а может быть, к Юрке — учетчица, что ли? Так привозили и высаживали учетчиц. Не Женька ли? Он не стал ожидать, включил мотор — гул и ветер поднялись над жаткой.
Он и в голове никогда не держал Женьку, хотя отец делал не раз намеки насчет нее. Была она придатком Алевтины, еще одной ее стороной. В связи с Алевтиной, с ее заботами о дочке, вечно куда-то рвущейся, он брал ее во внимание. Единолично же — нет. Ну, подруга его сестры Тамары — куда ни шло. Даже когда мать в сердцах кричала, что «у Альки дочка Юрке в невесты годится», и тогда воспринимал те слова лишь как гнев матери.
Теперь он с удивлением и с каким-то смятением ловил в себе тайные мысли о близости с Женькой. Спать заваливался сразу после ужина — редко, когда с матерью или Валеркой перекинутся в карты: мать больше на ферме, Валерка в Холстах. Как бы ни устал, Юрий долго не засыпал. Смыкал глаза — и пережитое накатывало огненной явью, душило дымом, тоской. А то думал об Алевтине. Эта женщина не отпускала его. Имела над ним странную власть. Он помнил ее всю, всегда. Знал, приди он — примет в любой час. Знал, но не шел, не поддавался. Чего ждал? Девчонки — доярки, скотницы, медички — не влекли его, хотя, чего там говорить — завлекали. Раза три после смерти отца он срывался, ходил к Алевтине, не мог видеть ее спокойно, встречаясь у колодца, в магазине или в автобусе. Теперь в Холстах не бывал — и слава богу. Но по ночам она являлась ему. И вдруг Женька. Только вытянется он на новой своей узкой постели в редькинском доме — она тут как тут: прижимает маленькие руки, пахнувшие рекой, к его лицу, заглядывает в глаза, чего-то меленько приговаривает. Он уже не отмахивался, а ловил эти ощущения и уходил с ними в сон.
Опять повернув, Юрка увидел, что Женька стоит у самого погоста, и ждет, когда он подъедет. Что ж такого — учетчица.
— Привет! — крикнула Женька, закидывая голову, морща носик от солнца, от едкого ли духа солярки. — Как дела?
— Нормально, — буркнул он, не глуша мотора.
— Я с тобой проедуся, ладно?
Невысокая, тонкая, она ловко ухватилась за скобу, задрала ногу на ступеньку, свезя по бедру вверх узкую юбку, и в секунду добралась до него — белка! Он включил скорость.
Кабина узкая, рассчитана на одного, вдвоем не поместишься. Женька примостилась с правого боку, чуть сзади него, держась рукой то за раму окна, то отрываясь от нее и шаря у потолка — было ей неудобно и тряско: поле шибко изрезано культиватором, плугами.