Юрка подумал, что Алевтина так рассуждает потому, что хочет работать с ним, сблизиться, но она вдруг сказала:
— Я с Петром Рыжухиным как хорошо в том году работала, ан нет, опять разогнали.
«Все устраивает, надумывает, как лучше, что в доме, что в совхозе», — уже с неприязнью подумал Юрка. И чтобы не догадалась, ощерился весело:
— Саш, а жена как относится к энтим девочкам? В кабине-то? — мотнул головой в сторону стогомета.
— А она не видит. Надо же перебить синеву — все сине да сине — пусть что-то серенькое, — засмеялся Саша.
— Портретов навесил? Во, дошли, у всех в тракторах портреты! — восхитился Буханкин.
Они не заметили, как подъехал «газик», услыхал и только, когда встал за машиной, и, щелкнув дверцей, выскочила из него Женька. За нею вышел Филатов.
Юрий смешался, стал глядеть в землю между колен — первый раз сошлись они вместе с «того» дня: он, Алевтина и Женька.
Женька, обычно улыбчивая Женька, подошла скорыми шажками, хмуро, вприщур оглядывая мать, сидевшую рядом с Юркой, возбужденно блестевшую глазами.
— А стожок-то ваш — тю-тю! — звонко крикнула Женька. — Чем вы только занимались, когда клали его? Друг на друга смотрели? Досмотрелись.
— Ты что не по череду говоришь?! — закричала и Алевтина, вскакивая.
Повскакали и Юрка, и Саша, Сувориха поспешно подбирала миски, ловила Дениску.
— Вот, Игорь Сергеевич, все комбинируют, тешатся! — на крике объяснила Женька. — Мне еще вчера передавали, что местами меняются, ну как же, кому-то удобнее, — бессмысленно твердила она.
Филатов расстроенно, с укоризной смотрел на Сашу, рассказал, что стог у леса развалился надвое.
— Садись-ка в машину, поедем, сам убедишься.
И отсюда было видать, что со стогом, сложенным у леса ближе к шоссе, что-то стряслось: вместо ровных сараистых скатов — нечеткая масса, много ниже прежнего уровня.
— Да это не Суворов клал, Игорь Сергеевич, это новый «мастер» с Алевтиной Николаевной! — язвила Женька.
— А твое какое дело, — взвизгнула Алевтина, — ну, клали — тебя не спросили. И выправим, что мы, не выправим? Не оставим же так, сегодня и доложим! А ты еще сопля чиненая, чтобы на мать топать, что ты-то умеешь, что можешь-то? Только сливки снимать: чик-чик, прилетела — обмерила.
— Да я что, не понимаю, что ли? — значительно сказала Женька.
— Ах, понимаешь! Понимаешь? Да? — Алевтина надвинулась и наотмашь ударила дочь по щеке. И, повернувшись, пошла туда, к развалившемуся стогу.
Все молчали. Женька, красная, с закушенными губами, зачем-то начала обмерять незавершенный стог.
Юрке вдруг до боли стало жалко ее, худенькую, изведенную ревностью. Все разошлись по машинам, а он обогнул стог, подошел, тронул Женькину руку пониже плеча: