— Может, в воскресенье в Волоколамск съездим, заявление подадим?
Она поглядела испуганно. И вдруг глаза налились благодарной влагой, губы дрогнули, она сказала: «Юрочка!» — и, заплакав, пошла к машине.
Случалось, что вершины стогов сползали набок, и работники виноватили друг друга, сваливали один на другого, рядились. У стога, сложенного у леса, Юрка, Саша и Алевтина долго гадали, отчего так случилось. Солома овсяная была разного сорта — одна помягче, полегче, другая тяжелей, а свозили волокушею вместе. По-разному, видно, усаживалась, вот и развалился — на том и порешили.
Они не торопясь доложили стог, и Суворов поехал в Редькино к матери, а Юрка в Холсты к бабе Клавдии сказать Валерке, чтобы приходил домой убирать огород. Далеко позади по шоссе шагала Алевтина, темнели стога на фоне светло-розового неба, на котором низко горел желтый круг солнца.
Юрка спрыгнул с трактора и вошел в деревню. Густая вязкая тишина заглотила его. Деревня была онемевшая, мертвая, и он — вроде как оглохший. Но вот различил чей-то голос за домом, стук вала на колодце и как полилась вода в ведро. Звук самолета густо полез в вышину. И такое все это было родное, домашнее, приносящее покой и надежду…
12
Основное направление хозяйства Зиминой — молочное. Но производили и мясо, и зерно, и картофель. Семь тысяч гектаров каждый год перелопачивали, обрабатывали. Тракторно-полевые бригады, в основном, и шефская рабочая сила. Картошку продавали государству — не всю, но каждый год не менее двух с половиной тысяч тонн. В будущем землеустройстве ей отводились лучшие земли — у деревень и шоссейных дорог. Да оно и сейчас почти так выходило: все сортировочные пункты были видны с шоссе. Каждую осень уборка картофеля выливалась в тяжкую страду. А при нынешнем лете пугала.
В деревнях жаловались, что вымокла, загнила в земле картошка — тина отваливалась. Вчера Зимина нарочно проехала задами Холстов, увидав набитые мешки и людей на полосе позади огорода Бориса Николаевича, — сам он только ночевал дома.
Жена его, бывшая учительница Валентина Николаевна, немолодая, еще миловидная женщина, подбирала с внуком картошку. Узнав Ольгу Дмитриевну, разогнулась, заулыбалась всем своим круглым приятным лицом, но в глазах стоял вопрос, удивление:
— Ты что смотришь так? Ничего не случилось. Я увидала, что вы начали рыть — решила подъехать. Жалуются все очень.
— Да вот, — сказала Валентина Николаевна, — посадили сорок ведер, а сколько наберу, не знаю. У нас в подполе еще ничего нет. Ох, сват мне так помог нынче, Зайцев Михаил, пришел, вырыл восемь борозд. Я ему говорю: «Ты что же, уморить меня хочешь?»