Гаитэ видела, как перекосилось от бешенства лицо императора. Так что даже на щеках набухли багровые вены.
— Ты осмеливаешься давать мне советы?! Пытаешься манипулировать мной?! Жалкий мальчишка! — рявкнул он на Сезара.
Отец и сын уставились друг на друга, как два врага. Гаитэ даже показалось, что напряжение между ними можно потрогать руками.
Сезар с холодной, преднамеренной чёткостью, произнёс:
— Исполни желания этой девчонки, и мы все об этом пожалеем.
— Ты точно пожалеешь и прямо сейчас, если не прикусишь свой поганый язык!
— Ты словно разум потерял! Эта женщина не может быть нашим другом. Не забывай, какой непримиримый яд, вместо крови, струится по её жилам? Её мать не смогли смирить даже железные кандалы.
— А она не похожа на свою мать! К тому же твой брат, когда захочет, умеет обращаться с женщинами.
— Воля ваша. Я не могу помешать вам пустить к себе в овчарню волчицу, жаждущей нашей крови.
Гаитэ кипела от гнева. Вчера этот лицемер вёл себя с ней совсем иначе! Был галантен и предупредителен, а за её спиной пытается настроить отца против неё.
Она стояла не прячась, в ожидании, когда же хоть кто-то из Фальконэ одарит её своим вниманием.
Император заметил Гаитэ первым. Хотя, может быть, Сезар просто игнорировал?
— А, вот и вы, сеньорита! — натянул он на себя маску добряка и благодетеля, которого так любил из себя изображать. — Подходите, душенька, присаживайтесь, — пригласил он её к столу.
Несмотря на ранний час, на столешнице стояло множество аппетитных блюд с жареной дичью, свежими салатами и горами фруктов.
— Воспользуюсь случаем и передам вам радость Торна по случаю известия о возможности союза между нашими домами, — пафосно заявил император.
От Гаитэ не ускользнуло едва уловимое движение плечами у Сезара, будто он собирался пожать ими и лишь в последний момент сдержался.
Её охватила душевная борьба. Хотелось выплеснуть в лицо этим невыносимым людям всё то, что она думала об их милостях и фальшивом лицемерии, об их масках, которыми они столь небрежно прикрывали свои пороки.
Хотелось, ой, как хотелось!
Но жить хотелось ещё сильнее.
— Нужно сказать, узнав о вашем браке, мой сын был глубоко потрясён.
От ироничного смешка со стороны Сезара Гаитэ пробрала дрожь.
— О! Я могу дословно передать вам то, что кричал тут полчаса назад мой драгоценный брат, — улыбка, как кинжал, рассекла его рот. — «Вы решили, что так можно?», — причитал он. — Я, Торн Фальконэ и — дочь опальной Тигрицы? — передразнил он того, кто, видимо, действительно получасом раньше имел несчастье причитать по этому поводу. — Батюшка сказал ему то, что вы уже и сами слышали: мол, союз с вами нам якобы очень важен. Но Торн продолжал стенать, что сыну самого императора не по чину жениться на опальной герцогине…