Примерно о том же, но и о многих частных вопросах российской экономической политики я писал уже 1 июня 2018 года в Harvard Business Review.
В России к 2018 году де-факто сложилась условно-феодальная система, основанная на добыче углеводородов, — подобно тому, как феодальные системы позднего Средневековья были основаны на аграрной экономике. Эта система обладает значительным запасом прочности: высокие цены на нефть защищают ее от внутренних возмущений, а наличие ядерного оружия сдерживает внешнее давление. Судя по всему, она способна сохранять стабильность даже в условиях провала внешней политики и попадания в ситуацию внешнеполитической изоляции.
За последние 10 лет в международных отношениях мы потеряли все, что с трудом создавали в постсоветской России. Страна, перед которой в период поздних 1990-х и ранних 2000-х открывался практически неограниченный спектр возможностей для сотрудничества и взаимодействия с экономически более развитыми странами, своими нынешними действиями планомерно отталкивает потенциальных партнеров. Сейчас любое сотрудничество с Россией становится предметом напряженного обсуждения (и, чаще всего, осуждения) в международных кругах. Неважно, кто изначально был «прав», чья позиция была «честнее» с точки зрения каких бы то ни было стандартов или убеждений. Допустим даже, что Америка и другие развитые страны кругом неправы. Так или иначе, российская внешняя политика должна была бы строиться на примате выгоды для России и постоянном стремлении к взаимовыгодному сотрудничеству. Надо было понять, как работать с американцами и европейцами, чтобы добиваться того, что нужно нашей стране. В реальности же в результате наших действий влияние России в процессах международного сотрудничества упало до беспрецедентно низкого уровня, наша страна стала объектом жестких ограничений, тормозящих ее технологическое и экономическое развитие.