Томас рассмеялся, показав два ряда крепких белоснежных зубов. Было видно, что он истосковался по таким разговорам. Давно передуманное в нем сидело, вызревало, и, наконец, выплеснулось.
— Ты лучше, скажи, Катерина, почему те людишки, которые в свое время исправно ходили в церковь, молились на ночь, венчались, звали батюшек отпевать покойников такое натворили? Дали им волю, они и рады попов стрелять, иконкамипечи растапливать, в храмах гадить. Ты не думала, что если бы за церковью стояла истинная святость, то она бы никогда не допустила такого греха. Ведь так? Она же в ответе за паству свою?
Томаса несло, а наблюдавшая за ним Леся вдруг поразилась, сколько же в нем сидит сарказма.
— Больше скажу, — вещал Чертыхальски, — если рядитесь в чистенькое-пёстренькое и думаете, что народец не ведает, что творит, тогда, как истинные праведники в былые времена собственным примером докажите сие заблуждение темное! Вас расстреливают, а вы примите свою планиду, как подобает священнослужителям. Апостолы и первые великомученики к зверям на растерзание шли, потому как знали — за ними правда и вера. Миллионами животы сложили, но церковь построили. На века. Для чего? Чтобы эти короеды её тело источили? Значит, закончилась правда в церкви и требуются новые миллионы страстотерпцев. А как вы хотите? Если прав — то страдай! Сделал добро, совершил подвиг и быстро прячься, пока не посадили! А лучше умри, чтобы не мешать жить нормальным людям. Врать не буду — попадались мученики, не отреклись, безропотно приняли кару за грехи свои и чужие, ну а остальные? Сколько попов с нами в десна целовались? Когда пруссаки сюда пришли, что творилось? Сколько их на танках к нам оттуда поналезло? Дальше — хуже. Союз распался — они сразу за раскол! Самостийным кадилом от москалей отбиваются.
— Раскол ещё раньше был, — возразила Катерина. — Эти только продолжили.
Томас повернулся к притихшей Лесе, не понимающей, откуда взялся такой горячий спор, и сказал:
— Правильно Катя говорит! Началось со старообрядцев. На севере сколько беспоповцев было? Ещё с допетровских времен с церковью воевали. Пугачев да Разин попов после бояр вторыми топили. Отчего? Заслужили отступники!
Перевел дух и снова, но уже обращаясь к домработнице:
— Нет у меня к ним жалости, Катя. Когда рожа кривая, чего пенять на зеркало?! Что в результате? Что получили? Оглянись, Катюша, разве это паства? Раньше бывало, чтобы душу заполучить, месяц вкалываешь, подходы ищешь, всех знакомых обрабатываешь, ситуацию лепишь, приманочку. Гражданскую не трону — во время войны не работаем — давай мирные годы возьмем. После двадцать седьмого да перед страхом вылететь из партии продавали и себя, и всех родных-потомков до седьмого колена. Ведь думают, что все понарошку, — нет никакой души у человека! А как можно жалеть то, чего нет?