Катерина покачала головой.
— И много ты стран объездил?
— Давай загибать пальцы... — Томас выставил пятерню. — Так, порты не в счет... Ага. Родился в Эстляндской губернии Российской Империи. При царе батюшке посетил Восточную Пруссию, западные губернии и степь Дикого поля. Внезапно оказался в Донецко-Криворожской Советской Республике. От прусской оккупации пришлось драпать, что вполне естественно. До самого Царицына добег, поэтому почти не застал здешних «тяни-толкай» со сменой власти. На Волге меня нагнала диктатура пролетариата. Дальше пришлось вернуться — уже почти в УССР. Путешествовал по РСФСР и прочим ССР в составе СССР. Теперь, получается, живу в самостийной Украине. Этого что, мало?
— Тю, так это тот же член, только в разных руках! — посмеялась Катерина.
— Не скажи. Земля одна, а страны и народы разные. Каждое время ставит свою печать. Вот взять людишек лет сто назад и сейчас. В главном, конечно, одинаковые — больше всего любят себя грешных. Этого у вас не отнять, — сказал он, обратившись к Лесе. — Но есть и отличия. Тогда бомбами губернаторов да чиновников взрывали, сейчас больше банкиров. Сто лет назад народец по всяким фармазонским сектам кучковался, декаданс, кружки поэтов, а в наши дни по белым братствам и западной херне. При этом раньше люди набожнее были — в церковь ходили, исповедовались, причащались. Где это всё?
— Так, когда советская власть пришла, куда им было деваться? В складах и конюшнях не помолишься...
Катерина разложила исходящую дымком картошку сначала гостям и только потом себе.
— Советы первым делом церкви повзрывали...
— И правильно сделали, — кивнул Тихоня.
— Это почему же? Мы ж всё равно сильнее, зачем издеваться над убогими?
Томас помахал пальцем.
— Ми-ну-точку. Резали, сжигали, вешали, расстреливали не мы, а народ. И не мы столетиями проповедовали доброту, терпимость и человеколюбие. Не мы били себя кулачком в грудь, крича о любви к ближнему своему. Не мы брали на себя обязанность пастырей. Не мы гребли в мошну деньги, якобы на святые цели и при этом, надев сутаны, лезли в управление государством и в торговые дела. Народ всё видит, всё примечает, а когда настает час расплаты, счет представляет полный, до последнего копья. Кто святым отцам виноват? Когда тебя гонит своя же паства в три шеи, кто виноват? Если дети бьют родителей, кто виноват? Вот приди Иисус в семнадцатом, да и сейчас, что он сказал бы своим слугам? А может он, перво-наперво, взялся бы не за нас с тобой, а за тех, кто в сутанах? Мы не кричим о своей святости! Может мы, карая, вообще его волю выполняли?!