Да, так и надо делать, хватать, рвать на части, давить, уничтожать этих ублюдков, не чтящих незыблемый закон — платить десятину там, где живешь! Надо... Но зачем? Плести словестные узоры, хитрить, изворачиваться, лгать, хихикать и расшибаться до соплей? Ради кого? Вернее, чего? Вот этого стерильного, не понимающего степени своей мерзости чистюли? Этого конченного ушлепка, сумевшего пробежать под дождем не намокнув, ни попав не только в отчетность Тони, но и — Тихоня был в этом уверен — и другие важные, не менее строгие скрижали. Конечно, И.С. Попов чист по духовной части, но при этом, не выплачивая десятину, он также является умелым преступником-рецидивистом, сумевшим найти лазейки в своих, человеческих государственных законах. Позволительно ли Томасу осуждать того, кто обманывает систему-системы? Скорее всего, нет. Но заставить себя марать руки о такую мерзкую амёбу-ракушку, разглагольствующую о церкви и Православии и при этом подкармливающегося деньгами пруссаков — это было выше сил Томаса Тихони Чертыхальски. Конечно, придется вытерпеть наказание, тут ничего не сделаешь — ему не простят потерю попавшей в силки добычи. Ничего, шкура у Тихони крепкая, потерпит.
О, все святые угодники, великомученики, юродивые и страстотерпцы! Куда же делись те милые интеллигентные старички-импотенты, инженеры жаждущие изобрести вечный двигатель, родственники дочерей-растратчиц? Они уже из раздела фантастики. Если бы они работали на пруссаков, то быстро загремели б как шпионы вражеской разведки — не помог бы и Томас. Даже наоборот, — сам бы их сдал в НКВД или вообще, собственноручно зеленкой лоб намазал! А тут сидит такое дерьмо, разглагольствует о скрепах, а сам с пруссаками в засос сосется, падаль...
Томас встал и пошел прочь от скамейки, Цезаря и газетки в потном кулачке. Охая и мотая головой, он брел по скверу, ни разу не обернувшись, уперев руку в бок, словно у него болел аппендицит.
...Кстати, вы заметили, как я ловко ввернул в рассказ толщину гроссбуха побед Тихони?..
По дороге домой у Томаса в голове крутилась одна мысль — ну как он мог упустить столь важную тему? Деньги — беспроигрышный вариант. Подумал, что попал на пенсионера-шахматиста? Вполне может быть... Ох, интеллигенция! Меняются режимы, мода, технологический уклад, а она всё та же. Красивые слова, идеи, а копни глубже — пустота... Это же надо иметь такой благочестивый вид, так убедительно радеть о будущем, а самому пахать на...
Томас брезгливо вытер руки о штанины, как будто трогал жабу. Придя домой, не стерпел, позвонил Тоне и рассказал о своих посиделках в сквере Коммунаров. Когда дошел до финала, Тихоня почувствовал: ему стало легче, что было для него новым ощущением. Во время вынужденного и почти добровольного затворничества в Киеве, все свои горькие мысли, страх и беспомощность пред новым веком он носил в себе, ни с кем не делясь. Теперь же Томас с болью в сердце осознал, каким был слепцом. Все эти годы у него была родственная душа, которая бы поняла, пожалела, не стала б осуждать за излишнюю паранойю. А он, вырванный из привычного мира, огородился и был вынужден стереть из своей памяти прошлое. Что он выиграл, приказав себе забыть всех, кто когда-то ему был дорог? Вот же идиот!