— Кажется — крестись, — ехидно подмигнул мазык. — Что, не по нутру светлое будущее?
— Здесь меня принимают за жандарма, за какого-то Левина, — сжал кулаки Савинков. — Я устал пьянствовать с полицией и делать вид, что болею за «Зенит-чемпион»… И вообще — пора, знаете, домой — бороться с большевизмом.
— Так уж и пора? Видел же, что бывает на выходе? — скоморох, сложив ладони лодочкой, очень натурально изобразил ими неприличный звук.
— Хватит меня морочить! — взорвался террорист. — Сами говорили, есть куча параллельных вариантов будущего. Уж я постараюсь, чтобы на этот раз вышло всё как-нибудь… ну, по-человечески… Всех Лениных-Сталиных — сразу за жопу и в окно!
— В окно, говоришь? — мазык прочертил прутиком по воде и, что-то увидав в глубине, печально глянул на Бориса. — Да, в окно — это по-человечески… С третьего этажа — на брусчатку внутренней тюрьмы…
— Что, простите?
— Так, привиделось… Слушай сюда, герой с дырой: Бубен зашивать без мазы — разве только перетянуть по новой. Наговоры я помню, а вот кожа пойдёт не любая. Старики говорили — нужна цельная шкура этого… Блин, склероз…
— Гоминоида! — из кустов с умным видом высунулась мордашка Лили Марлен.
— Во-во, — кивнул мазык. — Спасибо, внученька. А где ловить пакостника — хрен, мать йети, знает…
— Да у Чарушихи в бане! — подсказала рыжая проныра. — Каждую субботу у них там день влюблённых. С обеда яга ему шаньги печёт, а ночью граблями следы ровняет. Все соседи в курсе… Поп грозил проклясть — она и попу в бороду наплевала… Любофф! — лиса-подросток деланно закатила глаза.
— Ох, мòлодежь… Пороть вас некому! — дед, кряхтя, поднялся с коряги и шаркающей походкой поковылял к посёлку.
Лилька глянула вслед его силуэту с оттопыренными ушами над жилистой шеей — и странная грусть сдавила ей сердце. Она вдруг поняла, что дед и впрямь очень стар… Не иначе, опять с утра водил вилами по воде… А все в Роду знают, что это значит.
Чтобы не дать воли слезам, она запрыгала на одной ножке по прогалинам, брызгая на Савинкова грязью из-под кроссовок.
* * *
— … Так опоносить — меня? Мерзавцы! Двенадцать лет в этой упряжи, как раб на галерах — и вот благодарность! — бушевал экс-полицмейстер Свинтидзе, утрамбовывая ценные бумаги в саквояж бюстиком графа Бенкендорфа[15] (девайс был отлит по его спецзаказу в Лондоне Борисом Бирюзовским из чистого золота.)
Только что Викентию Карловичу с ухмылкой вручили указ об отставке. История с русалочкой таки всплыла в Питере — доброжелатели расписали всё в наилучшем виде, Палех отдыхает… Особо расстаралась, конечно, былая любовь — унтер-офицерская вдова Глаша Свирипеева. Верно гласит народная мудрость — сколько свинью ни корми, а вылетит — не поймаешь… Как-то так…