— Диктатуру пролетариата?
— Да какой там Маркс-Шмаркс, кто его вообще в России читал? — поморщился Коба. — У нас и пролетариев-то раз-два и обчёлся. Можно, конечно, сделать из этой байды официальную религию, если уж всем так припёрло на что-то молиться. «Капитал» книга толстая, мутная — для святого писания в самый раз пойдёт…
— А ведунов гнобить не будешь?
Сталин усмехнулся.
— Зачем гнобить? Будем сотрудничать… негласно… Цель у нас благая — уберём всех паразитов, и устроим на Руси город-сад.
— Сажать вам не пересажать… — невозмутимо поклонился дядька.
— Сам я человек не злой, — продолжал Сталин. — Выпить люблю, пошутить. «Сулико» попеть. Ты знаешь, сколько раз дух Ильича хотел в меня переселиться? Всего и делов — за руку его подержать перед смертью. Чтобы силу передал… Только мне этого не нужно.
— От меня-то что требуется? — спросил Дерендяй.
— Воскреси Ленина! — заговорщицки зашептал ему на ухо Коба. — Но не полностью, а так… ну, чтобы только мог мычать из инвалидного кресла. Лучшие светила над ним бились — без толку. Врачи в отказ пошли… Вредители, им лишь бы бабло рубить. Циолковского из Калуги выписал — опять по нулям. На тебя вся надежда. Если получится — проси, что пожелаешь!
— Ну, веди — показывай своего Лукича.
… Сталин распахнул двери в вестибюль Горкинской резиденции. Покрытая серебрянкой лысая голова с характерной бородкой возвышалась на массивном постаменте в окружении моря цветов.
— Ох, Коба, Коба! — вздохнул Дерендяй. — Умный ты мужик, а дурак. Это ж памятник.
— И ты попался! — обрадовался, как ребёнок, Сталин. — Не зря говорят: хочешь спрятать — положи на видном месте! Голова натуральная. Туловище с руками убрано в стальной короб для безопасности. Брать за руку Ильича нельзя — кто возьмёт, в того перетечёт злая сила.
— А почему он в серебрянке?
— Да Циолковский покрыл в научных целях. Потом какой-то излучатель у него погорел — Эдуардыч ушёл в запой, а чем смывать не знаем. Я хотел керосином, да Крупская возбухнула — мол, вождь, и всё такое… Решили пока так оставить, пускай думают, что монумент. Делегации компартий цветы несут — вдове подспорье. Она их в Москве на крупу меняет…
Дерендяю надоело это суесловие.
— Диббук! — негромко, но внятно позвал он. Ленинская голова передёрнулась, как от электрического разряда, и открыла глаза.