С замиранием сердца Мишка глянул в лунку. В узкой черной проруби на мгновение показалась большая черная голова с выпученными глазами. Налим ходил подо льдом на коротком пеньковом поводке.
— Узковата лунка. И как только твое счастье выдернем, — озабоченно проговорил Пантелей Евгенович. Улучив момент, он проворно дернул уду кверху. К Мишкиным ногам упало желтое, с прозеленью тело, усыпанное черными пятнами. Рыбина яростно била о снег длинным тонким хвостом. У головы налим был по ширине не меньше самой лунки.
— Ну как? Выходит, и мы ювелирных дел мастера!
Всегда спокойные серые глаза Пантелея Евгеновича сейчас отливали голубизной. Было в них столько торжества, столько ребяческой гордости, что невольно вспомнился Валерка Сергеев.
Мишка вырвал из глотки налима крючок, кинул длинное скользкое тело в корзину.
Пантелей Евгенович взял из корзины живого пескаря, проткнул крючком спину, и они снова опустили на дно сосновую уду.
Вторую лунку Мишка долбил пошире, с таким расчетом, чтобы пойманный налим мог свободно пройти в нее. Окрыленный первой удачей, он нетерпеливо следил за Пантелеем Евгеновичем, когда тот поднимал уду. Но на этот раз жердь не дрогнула. Маленький серый пескарь ходил на лесе, словно коза на веревке, беззаботно пошевеливал плавничками.
Две последние Мишкины уды оказались даже без наживы: то ли налимы сорвали пескарей, то ли пескари сами освободились.
Пантелею Евгеновичу тоже не особенно посчастливилось. С его двенадцати уд сняли на этот раз всего четырех налимов.
— Только живодь изводим, — расстроенно проворчал старик, наживляя пескаря на последний крючок. — Маяты — до ломоты, а всей корысти — два раза на стол подать. Баловство одно!
В деревню они возвращались утомленные. Лыжи перестали скользить, отяжелели. Пришлось их взять на плечо.
Бабушка Катя встретила рыболовов на крыльце.
— Мокреть-то какая, мокреть! Ты, Минюшка, иди подсуши пимишки. Чай, промокли. В такую погоду бродни надо надевать.
Принимая от Мишки мокрые валенки, бабушка Катя покачала головой, сокрушенно вздохнула:
— Обе пятки прохудились. Не сладко, видать, без отца… Погляди, Пантелей, не сделаешь ли чего?
Пантелей Евгенович взял в руки Мишкины валенки.
— Подшивать надо, ничего не скажешь. Подошвы вконец истерлись. Держатся на честном слове.
Мишка покраснел под сочувствующим взглядом бабушки Кати, под укоризненным — Пантелея Евгеновича. О том, что валенки просят каши, Мишка знал давно.
Но все было недосуг отнести их в мастерскую. Подкладывал картонки, больше навертывал портянок и обходился.
Обулся Мишка в огромные валенки Пантелея Евгеновича. Голенища поднимались выше колен, ноги не сгибались. Было неудобно, но Мишке нравилось так расхаживать по комнате.