- Однако надо полагать, что возбудителем ее является один и тот же вирус!
- Вирус, вирус... Здесь он может оказаться гораздо более устойчивым. Наконец, может оказаться, что здешние люди переносят это заболевание труднее, чем мы.
Я подошел к больным.
- Смотри, сыпь особенно ярко выражена на груди.
Предположение нашего филолога было столь неожиданным для меня, что мне нужно было собраться с мыслями. Я сел, взявшись руками за голову. Полли подошел ко мне и, присев на корточки, спросил:
- Что случилось, Анри? Что тебе наговорил наш филолог?
Физик озабоченно смотрел на меня. Его лицо, всегда веселое, улыбчивое, приобрело сейчас мрачное выражение.
- Неужели, - совсем иным тоном продолжал Поллн, - эти люди обречены? Я готов отдать все на свете, чтобы спасти их. Если мы не сделаем все возможное для этого, то нам грош цена. Понимаешь, я чувствую, как вся моя гордость человека - представителя Земли - испаряется без остатка, и я, Роберт Полли, доктор физических наук, представляюсь сам себе ничтожным червем ... Надо что-то придумать, Анри! Пораскинуть умом! Что же сделать? Облучить их ультрафиолетовыми лучами, или рентгеновыми, или гамма-лучами?
Слова его подействовали на меня ободряюще. Всего месяц назад, когда мы убедились в безвыходности своего положения, я ломал себе голову над тем, как обнадежить своих товарищей, помочь им избавиться от чувства обреченности. А теперь? Они уже не думают о себе, о своей судьбе. Они горят желанием помочь этим больным туземцам, о существовании которых еще недавно не имели ни малейшего понятия. И я подумал, что настоящий человек при всех обстоятельствах,, остается человеком. Он всегда, даже рискуя своей жизнью, протянет руку помощи тому, кто нуждается в ней!
- Если Ян прав, то не потребуется никаких лучей.
- А что он сказал тебе?
- Что наши друзья больны корью!
- Больны чем?
- Корью!
Свидевший на корточках Полли повалился на землю.
- Черт меня побери! - воскликнул он - Анри, дружище, что с тобой?
- Я все больше убеждаюсь, что он прав! - спокойно сказал я.
- Слушай, - сказал тогда физик, - на своем веку я навидался всякой всячины и уже ничему не удивляюсь. Я не удивлюсь, если ты, например, вдруг скажешь, что мы не люди, а ихтиозавры в эмбриональной стадии. Не удивлюсь, если станешь болтать, что Англия никогда не была островом, или что в Лондоне началось извержение Попокатепетля, или что чай - отвратительный напиток. Но если ты будешь продолжать твердить, что эти несчастные мрут, словно мухи, от какой-то дурацкой детской болезни, и при этом так невинно смотреть мне в глаза, то мне станет ясно, что ты не в своем уме.