— Это, конечно, шантаж, — говорит Поль.
— А что теперь не шантаж? Но вообще-то постановка «Питера Пэна» хорошая идея и хороший бизнес. Мы ни слова в пьесе не поменяли. Будет столпотворение. Всем за шестьдесят. Ну, может, за небольшим исключением. На роль Венди, возможно, придется пригласить актрису лет пятидесяти четырех.
— И ты зазвал меня сюда, чтобы все это мне сообщить? — спрашивает отец.
— Ты сам сказал, что придешь. Это было твое решение.
— Рано или поздно ты бы все равно мне все рассказал.
— Рассказал бы, и очень рано.
— Но я жалею, что пришел.
— Тебе налить?
— Положи побольше льда.
Пьер бросает в отцовский стакан два кубика льда и говорит: — Во всяком случае, разве обязательно говорить про шантаж? — Отец извлекает из кармана пустую руку: чековой книжки в ней нет.
— Я не обязан ни про что говорить. А могу вообще промолчать. Островитянам не обязательно переговариваться, чтобы выжить. Они действуют все как один. Общаются телепатически.
— Здесь мы в Нью-Йорке, а не на острове.
— Вы с сестрой так и не американизировались в том смысле, в каком я англизировался.
— Не очень-то ты англичанин, — говорит Пьер, — хотя можешь думать, что очень.
— Все сводится к тому, — говорит Поль, — что тебе не нравится слово «шантаж».
— Не нравится, можно было его оставить для телепатического общения.
— Тем не менее, — говорит Поль, на этот раз и вправду извлекая из кармана чековую книжку, — я его сказал и, видит Бог, не жалею об этом.
5
Она топает правой ногой.
— Сидят как влитые, — говорит продавец.
— Нет, чуть великоваты, — говорит она. — Когда теряешь вес, как я, то уж теряешь везде. И все вещи становятся чуть великоваты.
— Вам нужно размером поменьше, точнее на полразмера, Эльза, — говорит продавец, задумчиво обходя ее и не отрывая взгляда от ее ног. — Не уверен, — говорит он, правильно выговаривая слова, как делают иностранцы, — что у этой модели такой размер есть. Нужно посмотреть.
Она топает левой ногой.
— Определенно великоваты. Особенно сапожки — когда они велики, нога, понимаете, ходит вверх и вниз.
— Минуточку, — говорит он и удаляется вглубь магазина. Эльза зевает. В магазин входит очень худая женщина — бледно-палевые безжизненные волосы, вытянутое лицо словно сдавлено с боков, но смотрится незаурядно. Она обводит помещение взглядом, видимо, в поисках продавца. Время ленча. Продавца не видно, но слышно, как тот, что обслуживает Эльзу, переставляет картонные коробки где-то в дебрях магазина, стоя, судя по звукам, на верхней ступеньке стремянки.
— Через минуту он подойдет, — говорит Эльза женщине и садится.