— Так или иначе я посчитал, что нужно срочно принять экстренные меры, — сказал Васнецов. — Я бы даже назвал их радикальными. Но ничего не поделаешь, таково время. Или мы или антидемократическая нечисть. Другого варианта нет. Батька только прикидывается рубахой парнем, борцом за счастье народа, равенство и братство, правда, без большевиков. На самом деле это страшный, самолюбивый диктатор. Анархо-коммунизм такая же утопия, как социализм Чернышевского — все счастливы и за прялками поют песни. Впрочем, я не собираюсь читать вам, господа, курс политпросвещения. Скажу только, что в нынешней ситуации мы должны оставить в стороне наши гуманные манеры.
— Что же вы конкретно предлагаете? — не удержался от вопроса начальник штаба и закурил папиросу. — В наступление на Махно перейти? Дополнительные полки на Херсонщину, как сказал Антон Иванович, скоро подойдут. Но хватит ли нам сил для разгрома повстанческой армии, я не знаю, господа.
— Силы всегда есть, — ухмыльнулся контрразведчик, — даже если кажется что их нет. Нужно только вовремя приложить их в определенную точку. И тогда можно свернуть горы.
— Не томите, Петр Ильич, афоризмами, — не выдержал уже Деникин.
— Хорошо, — удовлетворенно кивнул Васнецов, решив что достаточно уже заинтриговал офицеров. — Протасов! — крикнул он. — Приглашайте.
В кабинет вошла высокая стройная девушка в черном корниловском мундире без погон и шароварах с белыми кантами, малиновых, не по форме, сапогах с кистями. Она была утянута новенькой, сильно пахнущей галантереей кожаной портупеей. Черно-красная фуражка с серебряным черепом и костями была надета чуть набекрень, а из — под нее на правый висок выбивался лихой светло-пшеничный локон. Синие глаза были наполнены светом, лихостью и вызовом. На алых губах играла усмешка. Она явно ожидала бурного эффекта и получила его. Лукомский с Романовским разинув рты, поднялись с кресел, с носа Деникина упало пенсне. Если бы в кабинет влетела ведьма на метле, он бы удивился меньше.
— Вы?! — только и спросил Главком.
— Я, ваше высокопревосходительство, — кивнула девушка.
— Но как…
— Я пригласил Анну Владимировну, — поднялся начальник контрразведки. — Госпожа Белоглазова вполне оправилась от болезни и вновь готова выполнять ответственные поручения.
Анна Белоглазова, бывший атаман отдельной партизанской бригады дивизии Маркова, действительно болела и провела в клинике несколько месяцев. После истории со штабс-капитаном Половниковым, в которого она влюбилась по уши и который оказался агентом красных, у нее вроде как начались проблемы с рассудком. В свое время в Добровольческую армию, на особых условиях, её вместе с отрядом казаков из 400 человек, принял лично генерал Деникин. А генерал Романовский, всегда бывший против «барышни» ему потом пенял: «Нельзя, Антон Иванович, женщине доверять командование, в любой момент личные интересы поставит выше армейских, так и вышло». В ростовскую больницу, где ещё оставались приличные врачи, ее определил генерал Краснов. Ростов был тогда оккупирован немцами, но Петр Николаевич, имевший тесные отношения с Германией и получавший от неё оружие в обмен на продовольствие, устроил Белоглазову в клинику к профессору Иоффе. Однако после февраля 1919 года, когда атаман Всевеликого Войска Донского Краснов под нажимом Деникина подал в отставку и уехал в Германию, профессор Иоффе тоже пропал. Говорили, что отправился в Ниццу. Клиника закрылась. Анна Владимировна перебралась в свое родовое поместье под Таганрогом, где и провела некоторое время. Поместье было полностью разорено, частично сожжено и она жила в сохранившемся домике прислуги. Питалась припасами, которые остались в подполе сгоревшего барского дома.