Бернар переборол себя и выдавил из пересохшего горла:
- Но вы, месье, вероятно, знали, как немцы поступают… как они убивают, поджигают, истязают… Весь мир знал об этом…
Шмидт приподнял голову. Белки его глаз блеснули.
- Скажи мне, мой мальчик, ты ведь, должно быть, знаешь, как держат себя французские солдаты в Индо-Китае? Знаешь, что они убивают, поджигают, истязают… Весь мир знает об этом…
Бернар подскочил и закричал с возмущением:
- Я в это не верю! Это коммунистическая пропаганда!
Шмидт с грустью кивнул головой:
- Ага, значит, знаешь, но не веришь. Так вот послушай же, мой мальчик. Я также знал, но не верил. Тяжело поверить, что свои могут поступать, как дикие звери.
Бернар снова почувствовал на щеках тепло. Незнакомец больше не был ему страшен. Он с холодной отвагой бросил ему прямо в лицо:
- Да, месье, но так поступали немцы, а не французы. Наши солдаты в Индо-Китае превыше всего ставят честь мундира.
Шмидт снова кивнул головой. Некоторое время он вглядывался в разгорячённое лицо мальчика, наконец серьёзно сказал:
- Я знаю об этом значительно больше, чем ты, мой мальчик. Я возвратился оттуда.
Гастон, который, казалось, не принимал участия в разговоре, внезапно очнулся. Рот его открылся, будто он хотел что-то спросить.
- Я возвратился из Индо-Китая, - произнёс Шмидт, отделяя слово от слова, будто ему было важно, чтобы в этом не оставалось ни малейшего сомнения. - Я был там в Легионе…
Мальчики были потрясены. Бернар снова заговорил, хотя чувствовал, что слова с трудом проникают сквозь комок, стиснувший его горло.
- Вы дезертировали из Легиона?
Шмидт не шевельнулся на своей подстилке. Стало так темно, что его едва было видно.
- За это меня и разыскивают, - буркнул он. - Хотя я, собственно, не дезертировал. Нет… Может быть, я в конце концов это и сделал бы, но тогда я не успел.
- Если вы не дезертировали, так чего же вы боитесь? - отозвался Гастон.
Шмидт с минуту молчал. Наконец он начал хрустеть пальцами. Слышно было, как один за другим щёлкают растягиваемые им суставы.
- Это долгая история, - проговорил он с неохотой. - Чтобы рассказать её, нужно начать всё с начала. - Он потёр ладонью лоб, собираясь с мыслями. - Помните, я уже говорил вам, что меня взяли в армию под конец войны. Кажется, я говорил также… Я сидел здесь, в этом доте…
Он обвёл глазами углы, полные мрака. Раскаты грома пронеслись над бетонными сводами и гудели в пустых ходах сообщения.
- Я сидел здесь полтора года, ожидая вторжения, но, когда оно наконец наступило, я повоевал не много. Эти доты оказались никуда не годными. Нас обошли с тыла, понимаете? Ну, а потом плен… - Он безнадёжно махнул рукой. - Плен есть плен. Невесёлая история. Целых четыре года… Знаете, у меня был такой клубок зелёных военных ниток… Каждый день я делал на нитке один узелок… И спрашивал себя, что раньше кончится: моя неволя или клубок? Когда он стал кончаться, я начал делать узелки с каждым разом все ближе друг к другу… Я внушал себе, что неволя кончится вместе с клубком. Я был глуп, как сапог.