По залу снова прокатывается ропот, на сей раз ропот удивления.
- Это наилучший исход, - безразлично говорю я своей квартирантке. - По крайней мере не придется сожалеть, что кто-то вас перещеголял.
Она не отвечает, и я оборачиваюсь, чтобы понять, почему она молчит. Оказывается, ее нет рядом со мной.
- Ну вот, все в сборе, можно садиться за стол раздавать карты, добродушно замечает Бэнтон, приближаясь вместе с Флорой.
- Почему бы и нет! - любезно отвечаю я. - Сейчас или завтра, мне решительно все равно, когда раскошеливаться.
- Раскошеливаться полагалось бы нашей милой Розмари, - подает голос немка. - Сегодня она побила все рекорды легкомыслия.
- А куда же она девалась? - спрашивает американец.
Меня тоже занимает этот вопрос, по крайней мере до тех пор, пока я не обнаруживаю Розмари в обществе молодой женщины и двух молодых мужчин, появившихся в зале незадолго до этого. Розмари и молодая женщина медленно направляются в нашу сторону, и мой слух улавливает беззаботный щебет моей квартирантки:
- Ах, дорогая, какой же чудесный человек был ваш отец! Настоящий джентльмен...
Глава шестая
Широко бытует мнение, что в извечном противоборстве двух полов сильнейшим оружием женщины является ее красота. И лишь немногие задумываются над тем, как же в таком случае объяснить, что тысячи женщин, у которых, как говорится, ни рожи ни кожи, ухитряются сохранять власть над своими мужьями Очевидно, средства воздействия, которыми пользуются женщины, далеко не ограничиваются одной лишь красотой, и полный набор этих средств могла бы раскрыть только женщина.
Трудно предположить, что Виолета Горанова - наследница моего покойного соседа - владеет этим полным набором. Зато, впрочем совершенно несознательно, она достигает многого своим скромным умением вызывать к себе сочувствие.
Если Розмари своим видом напоминает полную изящества греческую вазу, а Флора - пышную амфору, то Виолета весьма похожа на пробирку. Ровное как жердь тело, узкие плечи, жалкие бедра и худые ноги - словом, некое бесполое существо, увенчанное анемичным лицом. Но у этого существа постоянно присутствует выражение беспомощности и какой-то едва уловимый признак боязни, а взгляд ее карих глаз так робок, в нем столько детскости, что вы невольно испытываете желание взять это хрупкое существо под свою защиту.
Вероятно, рано почувствовав, что ей никогда не обрести подлинно женских черт, она все еще продолжает одеваться, как девочка. И когда она вырядится в плиссированную юбочку, в тирольский жакетик, а на ногах у нее белые носки и туфли без каблуков, вы скорее примете ее за гимназистку старших классов, нежели за молодую даму, которой под тридцать. Не исключено, что тут немалую роль играет и плюшевый медвежонок, которого она обычно таскает с собой возможно, не как игрушку, а как талисман.