До проема в ограде доползли только шестеро. Но Квадрат так и не добрался до спасительных деревьев. Видимо, понимая, что во многом виноват в срыве операции, в последнюю минуту он стал искать смерти и успешно ее нашел. Поэтому к машинам вышли пятеро, причем только двое — целые и невредимые. Теперь в салонах автомобилей стало очень просторно, но это, естественно, совсем не радовало.
* * *
Восхитительный аромат витал над изящным столиком с инкрустированной слоновой костью столешницей. Нашпигованное чесноком холодное мясо соседствовало с угрем нежнейшего копчения и знаменитым страсбургским паштетом. В искрящейся хрустальной салатнице краснели тонко нарезанные кружки помидоров, мелко посыпанные зеленым луком и орошенные подсолнечным маслом. Глиняный кувшин был доверху заполнен изготовленным по местному рецепту квасом. Никакие «спрайты», «фанты» и прочие «колы» по качествам своим, вкусу, запаху, пользе для здоровья рядом с этим напитком богов и близко не стояли.
Все это гастрономическое изобилие почтительно окружало литровую бутылку «Смирновской».
— Мишан, а Мишан, может, возьмем бутылочку коньяка? — настырно канючил Слоник.
Сынок, уставший доказывать, что мешать водку с коньяком способны лишь бывшие боксеры, которым по нескольку раз на день сворачивали на бок мозги, решил прибегнуть к последнему аргументу. Он скрутил из своих тощих пальцев какой-то хилый кукиш и сунул его под безразмерный нос Слоника.
— На-кася, выкуси!
После изысканных деликатесов выкусить такую гадость было просто невозможно. Слоник обиженно шмыгнул своим то ли макси-носом, то ли мини-хоботом и уткнулся им в тарелку. Две сидевшие за столом девицы прыснули со смеха. Слоник не торопясь намазывал паштет на тонюсенький, почти прозрачный кусок белого хлеба.
Внезапная болезнь отца несколько выбила Сынка из привычной жизненной колеи. Обнаружилась масса проблем, требующих немедленного решения. Конечно, все, что можно, Сынок непринужденно переложил на плечи родительских помощников. Увы, можно было не все. Нельзя было даже подумать о том, чтобы посвятить их в некоторые самые прибыльные дела. Здесь заваренную отцом кашу Сынку приходилось расхлебывать самому, постоянно обжигаясь с непривычки. Ежедневно с десяти утра до шести-семи вечера он занимался осиротевшим хозяйством, успевая разобраться лишь с верхушкой айсберга перстневых махинаций. По-настоящему этому следовало уделять вдвое больше времени. Но для Сынка и восемь часов работы были подвигом, на который ему потребовалось не меньше силы воли, чем Мересьеву для его знаменитого марш-ползка. Пятнадцать — это уже было фантастикой. Причем, явно не научной.