– Расти? – удивился Хаунд. Интересно, йа.
– Аномалия, ага. – Ерш усмехнулся. – Как у акулы, растут пока вроде. Правда, слышишь, чего, мне особо твердое жрать и нельзя. Чуть не так куснешь, раз, прощай зубка.
– Да и ладно. – Хаунд зевнул. – А больше у тебя ничего не отрастает, в случае чего?
– Ну… – Ерш показал левую руку, красовавшуюся пеньком вместо безымянного. – Не-а. Половину отгрызли на рыбалке, остаток пришлось стамеской рубить моему старпому.
– Ясно. Давай, ври дальше.
Анне, совершенно случайно закрывшей их сбоку, Хаунд не удивился. Картинка вырисовывалась все яснее, а наличие товарищей, пусть и преследующих свои цели, стало только на руку.
– С Георгиевки до Кинеля состав ходит два раза в неделю. В пятницу забирает всех собравшихся на рынок и как сейчас, в понедельник утром, катит назад. Остальные дни заняты только доставкой цистерн с Кротовки. Вся хрень-то, слышишь, в деревне Тургеневка. Железнодорожники на нее сил тратить не хотят, а просто так там не проедешь. Схарчат за милу душу и все.
– Кто? – Анна недоверчиво покосилась на Ерша.
– Мэргов все видели?
Хаунд кивнул, Анна тоже.
– Думаю, слышите, тут чего-то такое же. Только круче, потому как скученнее. А кинельские-то, вроде такие умные, на самом деле дурни те еще.
– Из-за чего?
– Топь. – Ерш пожал плечами. – У нас есть места, где река мелкая, растекается протоками… Там если камыш заводится, летом не пройдешь, все в нем и в дряни всякой. Трава мрет, деревья – камыш всю воду высасывает. И тут такое же, даже хуже. Волга все равно разливается, да и холодная, потому камыш только на мелководье, на большую воду не заходит. А тут? Даже если речки есть, так их перепрыгнуть можно… И топь эта растет, зуб даю.
Хаунд, кивнув, все понял. Покосился на платформу, где перед выездом закрепили намертво несколько человек, включая вчерашнего бурагоза, чудом выжившего ночью и скоро наверняка сдохнущего. И лучше бы ему умереть, мучаясь, в Кинеле, чем так.
– Жратвовозка, потому как откупаются, верно?
Он смотрел в лицо Ерша. Тот моргнул, соглашаясь.
– Суки… – Анна выдохнула, побледнела. – Это же люди все-таки, даже если провинились… М-да…
– А то у вас на Металле никак не развлекаются, – оскалился Хаунд, – все положительные и конструктивные, а если вдруг кто накосячит, так собираются и журят, надо подумать.
Женщина дернула краешком рта, хотела ответить, но не стала. И верно, натюрлих. Когда крыложоров в Самаре водилось больше, любимым наказанием на Металле была такая же точно хрень, только называлась кормушкой.
Заводили провинившегося на самую верхотуру пятиэтажной сталинки напротив мертвого Дворца культуры металлургов, что на районной площади. Там, сваренная еще во времена оные, красовалась круглая стальная хреновина, когда-то облепленная металлом на манер то ли глобуса, то ли просто Земли, побежденной гением советской космонавтики. Железные листы давно пропали, а ржавые ребра могли простоять до второго апокалипсиса.