Вначале св. Григорий заявляет, что путаница относительно смыслов слов ούσία и ύπόστασις требует предварительного разъяснения этих понятий. Следовательно, первый шаг относится к области филологии, и только затем последует богословское применение понятий. Первый шаг, таким образом, основывается на разуме, а второй — на вере. Григорий снова и снова повторяет: «неслиянное и нераздельное различение Божественных Лиц относится к учению о вере» (7,34 и сл.){45}. Речь идет о том, чтобы «постигнуть славу трех Лиц, принимаемых верой в Пресв. Троицу» (4,51). В понимании Григория, следовательно, речь идет не о произвольных умственных спекуляциях, а о том, что сообщает нам о Трех Божественных Лицах — вера, и о том, как, насколько возможно, представляет себе их — разум. Отметим, что веру он признает надежным средством познания: «Ибо как для доступных чувствам вещей опыт, очевидно, простирается дальше теоретического рассуждения о причинах, так и в сфере непостижимых вероучений вера больше пригодна, чем постижение с помощью рассудочных заключений» (5,55-59).
Филологический подход к понятиям ούσία и ύπόστασις
В начале трактата св. Григорий предлагает читателю простое языковое наблюдение. Существуют два вида понятий. Понятия первого вида совокупно покрывают множество предметов, поскольку указывают признак, свойственный им всем; таково, например, слово человек. Понятия второго вида означают нечто обособленное, ясно очерченное, то, что не имеет ничего общего с прочими отдельными явлениями той же самой природы. Таковы личные имена (Петр, Павел). Они означают не все человеческое естество в целом, — по природе люди единосущны (όμοούσιοι), — а только то, что различает людей между собой, их характерные особенности.
И далее Григорий конкретно применяет это наблюдение: «Словом ύπόστασις нечто обозначено как отдельное» (3,1). Здесь-то и дан ясный критерий для различия. Общее понятие, такое как «человек», может, вероятно, означать природу (φύσις) какой-либо вещи, но не может — «саму для себя существующую вещь, которая означается лишь именем собственным. Если кто-то сказал "Павел", то этим указывается конкретное самостояние (Selbststand) этой природы в объекте, обозначенном именем» (3,5-8). Св. Григорий дважды употребляет здесь глагол ύφίστημι, производным от которого является ύπόστασις греческий глагол латиняне передавали как subsistere (букв.: состоять). Следовательно, Григорий называет ипостасью то, что имеет субсистенцию{46}, что имеет в себе «последнее состояние», самостояние; то, что придает конкретное наполнение общей природе. Григорий продолжает свои разъяснения: такова ипостась — не неопределенное понятие естества-сущности (ούσία), еще не получившее твердого состояния (στάσις) и означающее только общее, а понятие, особыми признаками ограничивающее и описывающее то, что в некоем отдельном остается еще общим и неограниченным (3,8-12).