Розы на стене (Вонсович) - страница 42

Глава 42

Фридерика

Было ужасно холодно. Не снаружи, нет: холод шел изнутри, вымораживая душу. Я не могла поступить иначе, и все же… И все же целитель должен сохранять жизнь, а не отбирать, пусть даже у такой мерзкой гадины, которая только и делала, что врала и убивала. И не только убивала – заставляла других. – Все закончилось, – Гюнтер говорил и одновременно обнимал. – Фридерика, успокойся, все уже закончилось. Он встал так, чтобы я не видела трупа. Трупа, в котором торчал его кинжал. Но даже если я закрывала глаза, все равно продолжала если не видеть, то чувствовать смерть. Она висела в воздухе, отравляя изнутри, разъедая уверенность в правильности содеянного. – Ты не понимаешь. – Я смотрела на свои руки, словно видела их впервые. – Ты ничего не понимаешь. Матильда что-то говорила, кружа вокруг нас, почему-то на значительном расстоянии. Выглядела она счастливой и вполне довольной случившимся. Фогель сидел на полу и рыдал, ни на кого не обращая внимания. Оплакивал ли он герцога? Вряд ли. Скорее всего, со смертью спала печать и на целителя обрушилось сразу все. Все, в чем пришлось идти против совести. – Фридерика, посмотри на меня, – Гюнтер осторожно приподнял мою голову за подбородок, пришлось взглянуть в его глаза. Там было спокойное понимание. – Что бы ты ни сделала, убил его я. – Нет, – я качнула головой. – Я. Я остановила его сердце. Целители это тоже могут. Но не должны. Я всхлипнула. Слишком сильным оказалось потрясение. Я никогда не думала, что смогу убить. Ни колебаний, ни сомнений, словно тот выбор, о котором говорил герцог, состоялся. – И что? Собираешься вечно себя корить? Что спасла себя, меня, Матильду и Фогеля? Хотя, конечно, последние двое – не такие уж замечательные личности, но все же размен одной жизни за четыре вполне справедлив. И герцог сам сказал, что целителю иногда приходится выбирать между одной жизнью и другой. Вот ты и поступила в точности, как он предлагал. Неужели тебе его жаль? Я покачала головой. Герцог убил множество людей, среди которых была и Марта. Пусть не своими руками, но все же. Мне не было его жаль, но я переступила в самой себе через что-то такое, что не позволяло вернуться к себе прежней. И это пугало. Вдруг теперь с такой же легкостью я начну распоряжаться другими судьбами? – Фридерика, – Гюнтер говорил с такой мягкостью, какую я от него не слышала, – не считай себя убийцей. Герцог наверняка справился бы с твоим заклинанием, у него опыта много… было, намного больше, чем показывал. Ты все сделала правильно. Не знаю, победил бы я, если бы не твое вмешательство. Серпент-оборотень – страшный противник, как в змеином, так и в человеческом облике. А этот был еще невероятно огромным. Наверняка планировал передать свои способности сыну. Дверь разлетелась, и в подвал вломился отряд стражи с артефактами наперевес. Да, конечно, такой выплеск магии не заметить невозможно, но где они были раньше? Тут мне пришло в голову, что раньше они могли встать на сторону герцога и закрыть глаза на планирующееся жертвоприношение. Не могли же в Страже не замечать исчезновения местных жителей в таком количестве? Только по самым скромным подсчетам за год после смерти Марты должно было пропасть не меньше сорока женщин… Стражники закружили вокруг нас, как не так давно делала Матильда – не приближаясь и не мешая, и только тут я догадалась, что Гюнтер поставил пологи, защитный и тишины, чтобы спокойно поговорить. Чтобы никто не слышал, о чем речь. Получается, он знал еще до того, как я рассказала? – О том, что ты применила, никому не говори, – подтвердил он мои мысли, – иначе мы из разбирательств не вылезем. Пусть допрашивают только меня. Да и как допрашивают? Задержать без разрешения Циммермана права не имеют. – Но это неправильно! – запротестовала я. – Ты не должен отвечать за то, что сделала я. – Убил я, и точка. Остальное будет нашим семейным секретом. Положим начало скелетам в шкафах. Почему-то эти слова убедили в серьезности его намерений куда больше, чем все, сказанные ранее. Семейная тайная – звучало интригующе, пусть даже она такая неприглядная. Хотя, когда шкафы хранили красивые семейные скелеты? – У нас шкафов нет, – зачем-то напомнила я. – Это пока. Зато есть все для ложа, – Гюнтер кивнул на гору, возвышавшуюся справа: смятые перекрученные листья и лепестки, с торчащими там и тут шипами. Очень недружелюбно торчащими. Такое ложе разве что для пыток подойдет. – Только нужно немного рассортировать. Сказал он это с сомнением в голосе, вполне мне понятным. Сортировать не хотелось. И не только ему. Я вдруг поняла, что ненавижу розы всеми фибрами души. И целиком ненавижу, и по частям. Ненавижу шипы, листья и цветы. Артефакты, встроенные в розовые кусты, тоже ненавижу. Даже запах вызывал отвращение. Да, растения не виноваты, что попали герцогскому семейству под руку в ненужное время, но все равно я видеть их не могу. И обонять тоже. В носу засвербело, я не удержалась и чихнула. – Меня тошнит от роз, – признала я. – Аллергия, наверное. – Это у тебя на герцогов аллергия, – не согласился муж. – Лепестки нам достались с таким трудом, что бросить их здесь преступление. – Преступление их забрать. Они наверняка пойдут как вещественные доказательства. – Какие вещественные доказательства? Трофей. – Не нужны нам такие трофеи. И лепестки тоже не нужны. Незачем в дом тащить всякую гадость, – решила я. – Вдруг она заразная? – Ты целитель, тебе лучше знать, чего в нашем доме быть не должно, – легко согласился он. – Главное, помни, я выполнил твое условие, но ты сама отказалась. И улыбнулся как-то так, что я стремительно начала краснеть, словно выполнить обещание от меня требовалось здесь и сейчас. Не то чтобы я сильно возражала, но не при свидетелях же? Здесь и один – лишний, а их толпа. Представители Сыска выглядели недовольными и непонятно от чего: от воплей заламывающей руки Матильды или от того, что она рассказывала. – С нами жаждут пообщаться, – напомнила я. Гюнтер оглянулся, нахмурился, повернулся ко мне и потребовал: – Обещай, что будешь молчать. Не говори вообще ничего. – Предлагаешь врать? – Зачем врать? – возмутился он. – Просто умолчи о маленьком эпизоде. Уверен, что ни Матильда, ни Фогель ничего не заметили, так что и вопросов к тебе не будет. Промолчать заманчиво, но правильно ли? – В любом случае для стражи это лишняя информация, а Лангебергу расскажешь все, – понял мои сомнения Гюнтер. – Лангебергу? Королевскому магу? – Он наверняка захочет узнать о случившемся из первых рук. – Хорошо. Гюнтер удовлетворился моим ответом и снял полог. На меня сразу обрушились звуки, ранее смягченные магией. Ужасно неприятно вопила Матильда, выл Фогель, ругалась стража. – Инор капитан, что здесь случилось? – обрадованный, что хоть кого-то удастся расспросить, к нам тут же подскочил стражник. – Запрещенный ритуал, – пояснил Гюнтер. – Основанный на семейной магии. Представляющий опасность для государства. Сообщите в Гаэрру. Стражник с сомнением обернулся на труп герцога. Согласна, в таком виде труп не впечатлял: обычный пухленький инор, представляющий опасность разве что для блюда с пирогами и графина с вином. От грозного змеиного вида в нем ничего не осталось. – По-другому его никак было не остановить? Обездвижить? Гюнтер высокомерно взглянул на стражника. – Как, по-вашему, я его обездвижил бы с заблокированной магией, при условии, что его-то как раз была активна и очень опасна? Меня, знаете ли, не прельщало умереть ради герцогских планов. Стражник грустно вздохнул и почесал в затылке. Наверное, рассчитывал, что это поможет как-то собраться с мыслями. Но попробуй тут собраться, если в комнате непрерывно вопят. – С целителем что? – Со смертью герцога спала печать. А поскольку под ее действием Фогель много чего наворотил, все это сейчас на него и обрушилось. Ему бы самому целителя вызвать. – Где ж я вам целителя возьму? Гюнтер покосился на меня, но я лишь испуганно замотала головой. Знаний недостаточно, да и те, что есть, использовать не смогу. Какой из меня сейчас целитель? Мне бы самой в себя прийти… – Фридерика, в сон отправишь? Ваш, целительский. Фогеля нужно если не успокоить, то хоть как-то заткнуть. Целитель стоял на коленях, раскачивался и надрывно выл. Он не замечал никого и ничего вокруг, настолько глубоко погрузился в себя. Пожалуй, действительно, сейчас сон для него – благо, а дальше пусть специалисты занимаются. Легкий точный пасс – и Фогель улегся на пол, а в помещении стало намного тише. Правда, теперь голос Матильды казался еще противнее. Но увы, ее никто в сон не попросит отправить. – Это был такой ужас, такой ужас! – как заведенная, повторяла она. – Если бы не Гюнти, меня бы уже не было в живых. Он всегда меня так любил, и вот, чуть не пожертвовал ради меня жизнью. – Герцог? – недоуменно уточнил один из стражников. – При чем тут герцог? Я говорю про Штадена, – возмутилась Матильда. – А про эту сволочь я слышать ничего не хочу. Захотел новую игрушку – и все, все, что нас связывало, забыто. – А что вас связывало? Голос был вкрадчивей некуда, но Матильда уже достаточно оправилась, чтобы ответить правильно: – Любовь, уважение и общий сын, разумеется. И смерила спрашивающего столь презрительным взглядом, что тот даже уменьшился в росте, что не помешало ему все же спросить: – Герцог планировал принести вас в жертву? – Меня и Гюнти, – опять всхлипнула Матильда. – И все ради этой рыжей, которая даже не леди Штрауб, как оказалось. И как он мог променять меня на нее? О ком она сейчас говорила: о своем муже или о моем – наверняка не понимал никто, даже она сама. Страдала герцогиня вполне искренне – ее, такую красивую и родовитую, променяли непонятно на кого. Она всхлипывала, прикладывала изрядно промокший носовой платочек к глазам и выразительно посматривала на моего мужа. Но Гюнтер утешать новоявленную вдову не спешил, он обнимал меня, твердо и уверенно прижимая к себе. – Не леди Штрауб? – подозрительно спросил стоящий рядом сыщик. – А кто? – Леди Штаден, разумеется, – невозмутимо ответил муж. – И простите, дальше я буду отвечать только на вопросы специалистов из Гаэрры, и только после разрешения полковника Циммермана. Дело имеет слишком серьезное значение для Гарма. Он извиняюще улыбнулся и попрощался, уводя меня с собой. Возможно, от неожиданности остановить нас никто не пытался, хотя я чувствовала направленные взгляды и все ждала, что кто-нибудь скажет: «Вы можете идти, а вот вашу жену мы задержим до выяснения обстоятельств». Но мы вышли из герцогского дома безо всяких проблем и сразу были перехвачены Бруном. – Гюнтер, это форменное свинство! – зычно завопил он. – Отправиться разрушать герцогский особняк и не взять меня с собой! В Траттене не так много развлечений, чтобы в них не участвовать. – Не сильно мы его развалили. Я оглянулась на здание, оно было целехонько, ничего не указывало на то, что в подвале прошла настоящая битва. – Это потому что меня там не было, – уверенно сказал Брун. – А почему меня там не было? Потому что кто-то, кого я считал своим другом, не будем тыкать в него пальцем… Так вот, этот кто-то меня не позвал. Он с искренним возмущением посмотрел на Гюнтера. – Ну прости, – безо всякого раскаяния ответил тот. – Я не рассчитывал, что герцог сегодня решит меня убить. В следующий раз непременно позову и тебя. Чтобы был выбор, кого класть на жертвенник. – Когда он будет, этот следующий раз? – гулко вздохнул Брун. – Герцога же ты уже того? Совсем? – Конечно, он же покушался на мою жену. Но не волнуйся, мы другого найдем, – заверил его Гюнтер. – Поинтереснее. – Кстати, о твоей жене, – внезапно оживился Брун. – Запомни, Альфред, для тебя о моей жене всегда некстати. – Нет, я вот про что. – Он вытащил из внутреннего кармана газету, развернул и ткнул в объявление, жирно обведенное карандашом. – Они там совсем с ума посходили? Я с интересом начала читать. В заметке утверждали, что из-за невнимательности наборщика два объявления совершенно случайно превратились в одно. Поэтому «следует читать не помолвка капитана Штадена и леди Штрауб, а помолвка капитана Кремера и леди Штрауб и брак капитана Штадена и инориты Рильке». Редакция многословно и цветасто приносила извинения пострадавшим сторонам. – Дожали, значит, – удовлетворенно заметил Гюнтер. – Что ж, Артур должен был понимать, на какой риск идет… – …покушаясь на твою жену, – опасливо закончил Брун. – Гюнтер, я все понял и держусь от леди Штаден как можно дальше. Хотя мне она сразу показалась подозрительной. Слишком хороша для леди Штрауб. Да и в ауре что-то было от уехавшей целительницы, но я это отнес на то, что у целителей наверняка есть что-то общее. – Он укоризненно взглянул на мужа и продолжил в своей обычной манере: – Умеют же некоторые урвать лучшее. – Особенность семьи, – гордо ответил Гюнтер, притянул меня к себе и поцеловал.