– Ты просматривала файлы еще раз?
Вопрос застает меня врасплох. Том сосредоточенно наливает себе вина.
– Была такая мысль, но я ее отмела. Все равно ничего не пойму. Это ты у нас специалист по цифрам, а не я.
Я ощущаю скрытое напряжение, которого раньше не было. Отпиваю капельку вина. Мы оба делаем вид, что все нормально. Я хочу одного – уйти отсюда.
– Твое здоровье, – поднимает бокал Том.
– Твое здоровье, – с неискренней улыбкой отвечаю я.
Том ослабляет узел галстука, расстегивает воротничок.
– Я, пожалуй, переоденусь.
Вскоре Том возвращается – в серой футболке и с ароматом лосьона после бритья.
– Ну вот, так удобней. Ты не пьешь?
– Нет. У меня голова побаливает.
– Выпей, станет легче. – Том подталкивает ко мне отставленный бокал.
– Нет, правда, не хочу.
И тут, ни с того ни с сего, я вспоминаю, что же не давало мне покоя во время разговора с Томом об аварии. Тогда это показалось несущественным и напрочь вылетело у меня из головы. Сейчас назойливая мысль наконец прорвалась с периферии сознания на передний край и ударила меня не хуже апперкота боксера-тяжеловеса. В буквальном смысле лишила равновесия. Я на миг прикрываю глаза, чувствую, как тело шатнулось влево и выровнялось.
– Что с тобой? – спрашивает Том. – Ты будто привидение узрела.
– Ты присутствовал при аварии, да?
Том отставляет бокал на стол.
– Почему ты так решила? – Голос низкий, воздух опасно сгущается.
– Я видела на нашей улице твою машину. Я о ней совсем забыла, что не удивительно в таком кошмаре. Но меня не покидало ощущение, будто я упускаю что-то важное. И вот дошло, только что. Знаешь, как оно бывает: ты хочешь вспомнить чье-то имя, оно вертится на кончике языка, а вспомнить не можешь, даже под страхом смерти. Потом лежишь ночью в кровати или покупаешь продукты в магазине, как вдруг, откуда ни возьмись, забытое имя приходит на ум. – Я умолкаю, смотрю на Тома. – Вот и мне сейчас кое-что пришло на ум. Я сбила твое боковое зеркало, когда промчалась мимо. Твоя машина стояла у обочины. Однако ты об этом не сказал, сохранил в тайне. С чего бы вдруг? – В моем тоне звучат легкая язвительность и неприкрытая злость.
– Клэр, перестань. Ты сама не знаешь, что говоришь. – Это предостережение, и продиктовано оно не заботой обо мне, а страхом за себя.
Предостережение я игнорирую.
– Ты хотел, чтобы ни одна живая душа не узнала о твоем присутствии, и этому есть единственное объяснение: ты что-то скрываешь. – Я делаю попытку встать, но ватные ноги не держат. – Вечеринка у нас дома, вечеринка в честь фальшивой Элис… Вы с ней беседовали в саду. Ты тогда знал, да? Знал, что она Марта. О чем вы говорили?