Они с медсестрой выходят. Он, видимо, не плотно закрыл дверь – я четко слышу разговор.
– Детектив-констебль Филлипс, – представляется полицейский. – Простите, что беспокою, мистер Теннисон. Мы надеялись допросить вашу жену, но медсестра сказала, что миссис Теннисон еще не пришла в себя.
– Да, не пришла, – с вызовом отвечает Люк.
Я мысленно вижу его: голова гордо поднята, плечи расправлены. Он всегда так выглядит, когда отстаивает свои права. Когда мы спорим.
– Возможно, вы сумеете нам помочь.
– Попробую.
Теперь в его голосе звучит легкое раздражение. Тем, кто не знает Люка, оно вряд ли заметно. Я же с недавних пор слышу это раздражение часто; чаще, чем хотелось бы.
– В каком расположении духа была ваша жена? Что послужило толчком ко вчерашнему… происшествию? – произносит Филлипс.
Происшествию? Какому происшествию? Я пытаюсь вспомнить, о чем говорит полицейский, но напрасно. Меня отвлекает голос мужа:
– Расположении духа?
– Настроении. Была ли миссис Теннисон счастлива? Грустна? Озабочена? Встревожена?
– Я в курсе, что означает «расположение духа», – обрывает Люк.
Сейчас раздражение в голосе мужа слышно отчетливо, и я представляю, как он хмуро смотрит на детектива – мол, я тебе кто, идиот какой-нибудь?
Я ныряю в глубины собственной памяти, рыскаю там – что же я вчера чувствовала? Грусть, злость, страх – их выбрасывает к берегам сознания одновременно, но причину я определить не могу.
Люк молчит. Видимо, размышляет. Он, безусловно, хочет дать правильный ответ. Если верить мелкой зыби на поверхности моей памяти – ответ, который может сыграть против меня.
Они возвращаются – пока не воспоминания, а ощущения. И не по капле, а волнами. Первой всплывает злость. Интересно, не о ней ли думает сейчас Люк? Не о моем ли упрямстве? Как же он назвал меня во время последней ссоры? Ах, да, точно – психопатка чертова. Расскажет ли муж об этом детективу? Если да, то объяснит ли, что именно превратило меня в «чертову психопатку»?
– Клэр… В последнее время ей было нелегко, – наконец говорит Люк. – Много всего навалилось.
– А именно? – уточняет Филлипс.
– Клэр тяжело давались перемены в личной жизни.
Это, видимо, завуалированное «не твое собачье дело».
Мысли мечутся. Какие еще «перемены в личной жизни»? Что, черт возьми, произошло? Почему я в больнице?
Ответ приходит не сразу. Сначала в палату вползает дурное предчувствие, подбирается к моей кровати, окутывает тело. Мне холодно, по рукам бегут колючие мурашки. Случилась беда. Я что-то сделала – нечто ужасное, и мое сознание блокирует эти воспоминания. Настолько ужасное, что оно противоречит самой моей сути.