— И что тебе еще приснилось? Что я еще делала? — В ее голосе мне послышалась легкая обеспокоенность. Во мне тут же вскипела, забурлила мутью ревность.
— Какого черта ты в Турции очутилась? И с кем?
— Да с мамой я была, с мамой! И с Костиком! Он уже с февраля все на море собирается!
Я успокоился. Почему-то мне стало ясно, что Оксана говорит правду.
— Слушай, у нас тут войнушка полным ходом, — и я подробно рассказал о событиях последней недели, предусмотрительно умолчав про пьянство, сердечный приступ и свое спасение.
— Да, серьезная фигня, — резюмировала Оксана.
— И это все из-за тебя!
— А я каким боком к вашим аферам?
— А таким! Это твой бывший все организовал, Малышев твой ненаглядный! — попер я. И тут же пожалел, глядя, как после этих слов Оксана сдулась, буквально сдулась на глазах. Молодая цветущая загорелая красавица сникла, как-то сразу выцвела. Теперь она походила не на красавицу на обложке глянца, а на ватную куклу. Опустила голову, положила руки на стол и стала их пристально рассматривать. Я почуял неладное.
— Ты виделась с ним? Он звонил тебе?
— Звонил… пару раз, — глухо произнесла она, не отрывая взгляда от рук.
— Зачем? Столько времени прошло, как вы расстались. — Я неприятно удивился.
— Он говорил, что я ему нужна…
— Что?! — Розовые сопли какие-то.
— Сказал, что не видит жизни без меня, никого найти не может и почти не пытается, — прошептала сквозь слезы Оксана. Я поразился: она была сильная женщина, всегда контролировала свои эмоции, я видел ее плачущей всего раз или два.
— Почему же ты мне не говорила? — вспыхнул я.
— Не знаю, не знаю, не была уверена… — Она еле выговаривала слова.
— Я с ним вечером встречаюсь, узнаю, что ему нужно! — В глубине души я понимал, что ему нужно и кто.
— Оставьте меня в покое… разбирайтесь сами… — Оксана поднялась и, ссутулившись, направилась к выходу.
Я вскочил, попытался взять ее под руку, но она вырвалась, пробормотала:
— Я сама… сама… сама… идите вы все… — и, пошатываясь, скрылась за дверью.
Набрал Сашу, попросил проводить Оксану домой. Сам вернулся за стол и понуро сидел, ошеломленный нашим нелепым общением. Я верил Оксане безоговорочно, абсолютно ей доверял, а, оказывается, она беседовала с Малышевым. И не раз. А, может, и встречалась.
В душе творился сущий ад. Мне был так плохо, как во время перепоя, только сейчас я был трезв. Было так больно, что даже не тянуло выпить — понимал, что, пока не проясню ситуацию, легче не станет. Миловидная официантка в коротком желтом форменном платьице, давно увлеченно наблюдавшая за нашим театром, подошла и любезно спросила: