– Вы нуждались в моих услугах, вы их получили, – отмахнулся я. – А мне нужны палач и писарь, фургон, пара крепких парней да свободная бойня. Я без труда договорюсь обо всем и сам, но тогда могут пойти слухи. Да, сеньоры! Слухи! О призраках, явлении Белой девы и всяческих языческих мерзостях. Я уеду, а вам здесь жить.
– Мы дадим людей, – решил гауптмейстер, задумавшись лишь на миг. – Но только после получения официального запроса.
Я с обреченным вздохом снял плащ и кинул его на один из стульев.
– Полагаю, сеньор, вам известно значение слова «бюрократия»?
Сеньор гауптмейстер даже не улыбнулся.
– Достаточно того, что мне известно слово «устав»!
Составление всех необходимых бумаг заняло никак не меньше двух часов, и на бойню мы доставили арестанта ближе к полудню, когда солнце уже зависло над городом и начало мало-помалу пригревать. На сегодня забой скота не планировался, и цехмейстер городских мясников позволил нам занять провонявшее смертью строение хоть до самого утра.
– Почему не хотите провести допрос в камере? – удивился поначалу гарнизонный капеллан. – Можете не беспокоиться насчет лишних ушей!
Но я лишь покачал головой.
– На бойнях царит своя неповторимая атмосфера. Люди чрезвычайно быстро проникаются осознанием того, что их отличает от скота только наличие души и значение имеет лишь ее бессмертие.
А еще там неизменно стоит такое зловоние, что пронимает даже тех арестантов, в чьих камерах пол не проглядывает из-под нечистот. И пусть Полди Харт закален походами в анатомические театры, на бойнях иной раз выворачивало даже видавших виды профессоров-медиков.
Сам я попривык к запаху смерти во время Лаварской кампании, но отнюдь не горел желанием вдыхать это омерзительное амбре и потому приложил все усилия, дабы образумить Полди Харта во время поездки. Пустое! Школяр с достойным лучшего применения усердием продолжал ломать комедию. Он плакал, жаловался на жизнь, уверял в собственной невиновности и пропускал мимо ушей большинство вопросов, да и на остальные не спешил отвечать по существу.
– Я не помню! – блажил он с нескрываемым испугом. – Я ничего не помню, но точно никого не убивал! Меня опоили! Я был пьян! Меня сделали крайним!
Врал конечно же без зазрения совести, но вжился в свою роль до такой степени, что заплечных дел мастер с сомнением покачал головой.
– Этот упорный, сразу видно, – сказал он, когда мы прибыли на место и арестанта утащили на бойню. – Придется повозиться.
Я лишь усмехнулся в ответ.
– Особо не усердствуй. Начинай медленно, останавливайся по первому слову. И не калечь. Этот прохвост мне целым и невредимым нужен.