Вот она действительно захлопнулась. Тогда он быстро вынул из кармана украденную вещицу. Это был черный сафьянный ящичек, в крышке которого было зеркальце, и внутри лежал складной ножик, ножницы, напильник для ногтей и прочее.
Увидев нож, он опять почти радостно улыбнулся.
Этого-то и надо было ему.
Граф попробовал, насколько он остер, и, обрезав палец, опять улыбнулся, глядя на широкую полоску крови, выступившую на нем.
День начал угасать. Это был солнечный осенний день, один из тех, когда прозябшая земля жаждет укрыться под первою пеленою снега. Длинные тени от ножек стола и постели бежали по полу через всю комнату, перерезая сетчатую тень решетки окна.
Граф придвинул табурет к высокому подоконнику и, облокотившись, стал что-то делать около своего подбородка.
Слышно было порывистое дыхание, потом что-то тихо закапало на пал, словно стекая с подоконника, потом послышался храп, и голова старого жуира тяжело стукнулась об раму окна. Если смотреть сзади, казалось, что он задремал, любуясь чудными тонами бледного осеннего неба, которое одно и было видно над трубою тюремного двора.
Узник из камина
— Ну, выходи теперь! — крикнула Елена Николаевна в жерло камина.
В тот же момент, весь в саже, свалился на решетку Андрюшка.
— Сейчас Катя принесет пальто и шапку тебе, — продолжала, озираясь, Терентьева, — ты спустишься по этой лестнице, вот, которая тут… Этот дом старинный, прежде, когда не было водопровода, по этой лестнице носили воду.
Андрюшка как был весь в саже, с искаженными чертами лица упал на колени.
— Царица моя! — сказал он, хватая ее руку. — Царица… Неужели счастье не изменило еще мне и ты меня любишь?.. Я для того и сделал этот безумный шаг, чтобы или погибнуть вместе, или вместе же и спастись.
— Молчи! Теперь не время говорить о любви! — тихо сказала Елена Николаевна. — Потом поговорим, — а теперь надо говорить о деле.
Она опустила руку в складки белого платья и вынула оттуда увесистую пачку ассигнаций.
— Тут около семидесяти тысяч… возьми их пока… они пригодятся тебе для спасения.
— Ты даешь мне?.. Во имя любви, конечно, иначе я не возьму от тебя…
— Да, да… бери!.. — пугливо пробормотала Терентьева. — Но тсс! Кто-то идет! Влезай опять туда!.. Нет-нет, это Катя…
И Елена Николаевна бросилась к дверям.
Катя бежала ей навстречу и шепча, и задыхаясь.
— Барышня!.. Полиция вошла… вот шапка… нате!.. Вот ключ… внизу тоже им пусть откроет…
Андрюшка стоял сумрачный, сжав кулаки.
Несмотря на свое испачканное лицо, он был прекрасен в эту минуту, как мрачный дух, как воплощение борьбы на жизнь и смерть.