К ней придвинулись руки с листком письма. Разорванный конверт лежит тут же. Старик читает:
— «Глубокоуважаемый Николай Михайлович! Я долго не решался просить руки дочери вашей, но теперь, видя ясное порешение со стороны самой Елены Николаевны, я решаюсь не скрывать далее свои искренние чувства. Завтра я буду у вас вместе с моим отцом.
Граф Павел Радищев».
Прочтя эти строки, старик улыбнулся:
— Ага! Опомнился!
Потом он позвонил и, отдав приказание вошедшему лакею позвать Елену Николаевну, откинулся на спинку кресла.
«Так-то, — подумал он, — чего денежки не делают!.. Помню я отца его, очень хорошо помню… Однажды, в то время когда у него были целы его громадные вотчины, а я был простым скупщиком хлеба, да… Приехал я к нему в зимнюю пору. Он вышел ко мне на крыльцо… Я снял шапку и не надевал во все время разговора… Ха-ха-ха!.. А ноне, брат, иное, видно, дело…»
Зеркальная дверь тихо щелкнула, и на пороге ее появилась девушка, которую легко можно было принять за женщину, так пышно была она развита и такой законченностью красоты дышали все линии ее холодного, словно выточенного из мрамора лица.
Когда бы оно мелькнуло в толпе, украшенное голубым кокошником, с узором из жемчуга и такими же подвесками, спадающими на лоб, черты его надолго не изгладились бы из памяти путешественника, и много раз он потом с восторгом говорил бы о красоте русской женщины. Но на Елене Николаевне было модное платье, пышную грудь ее стягивал корсет, и только смелый и гордый изгиб шеи, освобожденной вырезом платья, говорил о какой-то особенности ее характера. Серые глаза глядели гордо и насмешливо.
— Что вам, батюшка? — спросила она, подходя к креслу и садясь.
— А вот прочитай-ка! — протянул ей старик письмо.
Она быстро пробежала строки и засмеялась.
— Ну так что ж?! Делайте меня графиней, я не прочь!.. Только, непременно, на том условии, как я вам говорила.
— Завтра говорить буду… Они приедут.
— Да нечего и говорить… Вы должны были еще в тот раз сказать старому графу, а то, может быть, выйдут какие-нибудь недоразумения…
— Завтра все решится… Ведь молодец-то и сам, говорят, с лица очень пригож.
— На что мне его пригожесть! — резко ответила красавица.
Старик вздохнул и провел ладонью по зеленому сукну стола.
— Тоже и мужей покупать, как собак, невозможно… — произнес он тихим, но внушительным голосом. — Бог за это наказывает! Брак все-таки великое дело…
Елена Николаевна захохотала громко и звонко.
— Ну, батюшка, вы меня уж извините, человек, который продает себя так или иначе, мне противен! Развел могу уважать его как мужа, если я знаю, что он женился на мне ради моих денег или даже хуже, ради той суммы, которую ему попросту предлагают за эту сделку…