Проехав ряд неопрятных станционных пристроек, пролетка очутилась на безлюдном шоссе, по правую и левую сторону которого трепетал последними листьями реденький березовый молодняк. Но и он тянулся недолго; вскоре по обе стороны пошли поляны, через которые на горизонте виднелся дымок приближающегося или удаляющегося поезда. Потом пролетка свернула в жидкую грязь проселка и заколыхалась так сильно, что седок несколько раз-схватывался за крыло экипажа.
— Далеко еще? — спросил он.
— А вот она направо и есть! — указал кнутовищем извозчик.
Господин прищурился и не без любопытства стал вглядываться в грандиозный силуэт красно-кирпичного здания, похожего на тюрьму. Оглядывая эти многоэтажные стены, испещренные небольшими квадратиками окон, а по углам украшенные полукругами башен, так и хотелось заглянуть в прошлое с вопросом о том, что здесь было прежде, когда К-й сумасшедший дом не распростер еще надето многолетними сводами своей буровато-желтой вывески.
Обогнув громадный газон, окруженный низенькой обветшалой оградкой, пролетка подъехала к наглухо запертому подъезду, без крыльца, с одним маленьким портиком на гигантски высокой чугунной двери в две створки. Кругом было тихо. Где-то вдалеке просвистел поезд. Слабосильный ветерок налетел на чахлую труппу деревьев и прошелестел остатками листьев.
На звонок не отпирали по крайней мере минут пять, наконец раздался какой-то глухой гул; потом он ударился в дверь. Вслед за к этим шумом одна створка медленно отдел ил ась, высунулась седая голова и, пропустив посетителя, опять закрыла дверь.
— Ну и местечко! — пробормотал извозчик, оглядываясь вокруг и засматриваясь на верхние этажи. — Вот-то попасть сюда, спаси господи, ровно в могилу… Ишь!.. Решеток-то сколько!..
Посетитель этого мрачного дома был Андрей Павлович Долянский. Ему всего двадцать семь лет, и только год тому назад он сделался врачом.
За таинственно распахнувшейся чугунной дверью его взорам представился громадный вестибюль, походящий размерами скорее на залу, в глубине которого виднелась широкая лестница, тотчас же распадающаяся на две стороны. Свет падал только сверху в небольшие квадратные окна, отчего царил полумрак. На деревянной вешалке было несколько пальто и шляп. Кругом — ни звука!
Старик швейцар хриплым, старческим голосом спросил вошедшего о цели посещения и, получив в ответ, что он врач, заступающий на место недавно переведенного отсюда, снял пальто и больше уже не спросил ни слова. Он сел тут же на табурет, опустил свои лысую голову и словно застыл. На вопрос Долянского: «Как пройти к главному доктору?» — он молча указал на дверь налево, где действительно значилось на медной доске: «Главный доктор Карл Федорович Шнейдер».