— Теперь нам предстоит самая главная часть комедии перед матушкой и перед стариком Петровым, — говорил Андрюшка, возвращаясь с графом на извозчике от невесты. — Кстати, вы списались с Кунцем, чтобы он выслал психиатра?
— Списался! — отвечал граф, и голос его дрожал как струна.
— Вы ужасно нервозны, папаша, вы не имеете никакой твердости и решимости! — почти с упреком обронил Андрюшка, заметив эту дрожь.
— Страшно, брат!
— Глупо! Раз решившись, не надо колебаться, ибо колебание в таких случаях гибель… Храбрость берет города, а нерешительность выронит из пальцев и спичку…
— Приготовься! Мы подъезжаем к дому! — глухим голосом сказал граф.
— Я готов! Готовьтесь вы!..
— Я готов на все, — тихо уронил граф, — готов потому, что уже нет возврата назад.
— Конечно нет!.. Да и зачем назад к нищете, к зависимости от моего покойного братца, когда я, тоже сын ваш, доставляю вам возможность вновь стать богатым человеком… Жизнь одна дается, папаша, и кроме нее все вздор!..
— Тише!.. Вот подъезд! — схватил его за руку граф.
Оба вошли в ворота, быстро поднялись по лестнице и остановились у двери. Лакей молча пропустил их. Андрюшка искоса взглянул на него, но тотчас же успокоился, на лице слуги не было видно ровно ничего подозрительного.
Очевидно, он принимал его за того, за кого и должно.
В гостиной, куда они теперь вошли, их встретила бледная, худая женщина и посмотрела удивленно. Графиня была чрезвычайно удивлена появлением отца и сына вместе.
— Мы заключили мир! — начал граф. — Да и пора… Отец с сыном не должен ссориться… Павел простил мне многое, и взамен этого я теперь навсегда…
Вдруг графиня подняла руки и сделала шаг вперед.
— Павел!.. Это не ты!.. Павел!.. — Она схватила Андрюшку за рукав. — Кто ты?! Граф! Где он? Павел… Сын…
И несчастная женщина без чувств упала на пол.
Послали за доктором, и когда он явился, то констатировал острое помешательство, вследствие чего графиню заперли с доктором в комнате, а наутро увезли в сумасшедший дом.
Угрюмый дом
Осень начала предъявлять свои права. Над пустынной станцией, от которой убегала шоссейная дорога к городу К., висели кислые, мокрые сумерки. Было часов семь утра. Пузырчатый дождь, подгоняемый ветром, падал без перерыва. Все вокруг было мокро, все блестело, не исключая и самих досок дебаркадера.
Поезд ушел дальше, а из вагона на площадку, где стояли извозчики, возившие приезжих в город, вышел одинокий пассажир.
— В К., в сумасшедший дом! — громко крикнул он и сел на подкатившую пролетку.
Это был белокурый молодой человек в очках на прямом носу; он согнулся под широким зонтом и меланхолически поглядывал по сторонам своими красивыми, хотя и близорукими глазами.