Павел очень понравился ему; но гораздо более симпатии внушила бедная графиня — это молчаливое кроткое существо, очевидно забитое обстоятельствами своего несчастного брака.
Графа Иеронима Ивановича он видел очень редко, и свидания эти были сухи и холодны.
Гордый аристократ относился к нему с той оскорбительной вежливостью, которая только и способна воспитать чувство затаенной злобы в сердце того, к кому она обращена.
Почти изо дня в день бывая у Радищевых в течение целого года, Долянский мало-помалу окончательно был посвящен во все детали семейного быта своего ученика, и негодование на старого селадона вскоре перешло в явное презрение.
При таких обстоятельствах, в особенности если принять во внимание две-три стычки между ним и графом, продолжать занятия с Павлом было неудобно, и он отказался.
Графиня, прощаясь с ним, прослезилась. Она уже успела полюбить молодого человека, искренно желавшего успехов ее сыну и клавшего всю свою душу для обучения мальчика.
— Прощайте, голубчик Долянский! — сказала она ему. — Дай Бог вам всего, всего лучшего, и если бы вам когда-нибудь пришла нужда в моем содействии, то помните, что я всегда остаюсь вам другом… Спасибо вам за Поля!..
Долянский с чувством поцеловал руку графини. Поль, присутствовавший тут же, вдруг подошел к нему и, со слезами на глазах, дрожащим голосом сказал:
— И я, Андрей Павлович, никогда… никогда не забуду вас.
Долянский расцеловался с ним. После этого судьба как-то отдалила его от семьи Радищевых.
Вскоре подошли спешные и трудные работы перед выпускными экзаменами, а потом, по окончании курса, его всецело поглотила практика и те новые задачи ее, которые он силился осуществить, перенеся из области честных школьных мечтаний в реальную жизнь. Интересуясь в особенности френологией и психиатрией, он охотно принял приглашение господина Шнейдера заместить в его больнице недавно ушедшего врача.
Идя теперь по длинному коридору, ведущему в женское отделение, Долянский был сильно взволнован.
То; что рассказал ему сумасшедший и про Болотова, и про Радищеву, приобретало в его глазах все более доверия.
Одна надежда оставалась у него, что это не та графиня Радищева и что она, быть может, действительно помешана.
С дрожью в руке отворил он дверь женского отделения и вошел.
Человек двадцать женщин бродили по просторной комнате попарно и врозь. Некоторые из них говорили о чем-то и даже спорили, другие хохотали. Одна из несчастных носила очень странный наряд. Но теперь Долянскому было не до нее, его поглощала мысль увидеть графиню Радищеву.