— Это и лучше…
— Того и гляди, переломитесь…
— Не беспокойся…
Елена Николаевна улыбнулась и молчаливо стала глядеть в зеркало.
— Послушай! — сказала она вдруг. — Если бы ты была мужчина… — Но не докончила и звонко захохотала.
Катя поднялась с колен и, стоя сзади, с улыбкой взглянула в зеркало:
— Если бы я была мужчина?.. Я бы сделала вот так…
И на оголенной спине красавицы отпечатался крепкий поцелуй. Она вздрогнула и засмеялась каким-то отрывистым, словно задыхающимся хохотом.
Кате позволялись подобные вольности, и не только позволялись, но даже поощрялись. Елена Николаевна была девушка с большими странностями.
Когда все шнурки были завязаны и наброшена юбка, где-то вдали слабо затрещал электрический звонок.
— Кто это? Не он ли? — повернулась Елена Николаевна. — Поди, Катя, узнай скорей.
Горничная скрылась за зеркальной дверью, а Елена Николаевна осталась на месте, выжидательно закусив губу и глядя исподлобья в трюмо. Потом она вдруг улыбнулась, подняла, как танцовщица, руки кверху, заложила их над головой и, не спуская с лица улыбки, застыла перед зеркалом.
— Барышня! Барышня! — запыхавшись, вбежала Катя. — Они! Они!.. Они приехали!..
Лицо Елены Николаевны не вспыхнуло, но зато блеснули глаза.
— Ну чего ты кидаешься как сумасшедшая!.. Куда он прошел? К батюшке?
— Да-с.
— Давай скорей одеваться!.. Ну, ну, живей корсаж!.. Нет, не этот!., дура!..
И будуар наполнился суетнёю, отрывочными фразами и далеко не лестными эпитетами по адресу Кати.
Наконец Елена Николаевна была готова. В чудных темных волосах ее блестела бриллиантовая пряжка, светлое платье красиво оттеняло ее строгое античное лицо и полные руки, оголенные до локтей. Приказав Кате, чтобы будуар был убран моментально, Елена Николаевна вышла в гостиную, прошла залу и остановилась у тяжелой ореховой двери кабинета отца.
Она нажала пуговку звонка и взглянула на дощечку, где было написано: «Не позвонив, не входите». Дощечка повернулась и, показав надпись «Войдите», захлопнулась опять. Елена Николаевна вошла в кабинет.
Старик сидел перед письменным столом, заваленным бумагами, а в кресле, сбоку, сидел он, только уже не в мундире студента, а во фраке. Теперь он был еще красивее. Белоснежное белье делало его типичные черты еще более прекрасными, а темные глаза, в которых покоился такой таинственно манящий мрак, приняли выражение еще более значительное. Он встал и, грациозно раскланявшись, смело и прямо взглянул ей в лицо.
Она опустила свои глаза.
Старик, следивший за обоими, слабо улыбнулся и, казалось, был очень доволен этой встречей. «Какая чудесная пара!» — мелькнуло у него в голове, а вслух он сказал: