Затем тишина.
Она осторожно приблизилась к двери и прислушалась.
Опять ничего.
Это была особо укрепленная дверь, стальной лист между двумя дубовыми панелями, поэтому Лора не опасалась выстрела снаружи.
И все же она не решалась подойти к двери и посмотреть в глазок: кто-то с другой стороны мог заглянуть внутрь и встретиться с ней взглядом. Когда же наконец она собралась с духом и поглядела в глазок, который давал ей широкий обзор, то увидела человека с раскинутыми руками, лежавшего на спине на бетонном полу веранды, куда он упал, постучав в дверь.
«Это ловушка, — подумала Лора. — Ловушка. Западня».
Она зажгла свет снаружи и прокралась к одному из окон. Осторожно приподняла одну из пластин металлической шторы. Человек на веранде был ее хранителем. Его ботинки и брюки были покрыты мерзлым снегом. На нем был белый халат; на груди темное пятно крови.
Насколько она могла видеть, на веранде и на лужайке позади него никого не было, но она должна была учитывать возможность, что его оставили здесь, чтобы выманить ее из дома. Открыть дверь ночью при таких обстоятельствах было чистым безумием.
Но не оставлять же его на веранде. Он был ее хранителем. А что, если он ранен и умирает?
Она нажала кнопку отключения сигнализации рядом с дверью, открыла замки и засовы и, озираясь, вышла на холод зимней ночи, держа наготове «узи». Никаких выстрелов. Никакого движения на белеющей снегом лужайке и дальше до самого леса.
Она подошла к своему хранителю, опустилась рядом с ним на колени и попробовала найти пульс. Он был жив. Она подняла веко у него на глазу. Он был без сознания. Рана на груди, видимо, была серьезной, но не кровоточила.
Занятия с Генри Такагами и регулярные физические упражнения значительно развили ее мускулатуру, но ей не хватало сил, чтобы одной рукой поднять раненого. Лора прислонила автомат к двери и обнаружила, что не может поднять его и двумя руками. Опасно было переносить тяжелораненого, но еще опасней было оставлять его на морозе, не говоря уже о том, что он явно спасался от преследователей. Она волоком втащила его в кухню и положила на полу. С облегчением внесла внутрь «узи», заперла дверь и опять включила охранную сигнализацию.
Он был страшно бледным и холодным как лед, поэтому она тут же сняла с него ботинки и носки, покрытые снегом. Когда она разула его левую ногу и принялась за правую, он начал что-то бормотать на непонятном языке, а по-английски он твердил что-то о взрывчатке, каких-то воротах и призраках в лесу.
И хотя Лора видела, что он бредит и вряд ли ее понимает, как не понимает его и она, она все же успокаивающе повторяла: