Дверь отворилась.
Боб поднял голову.
Доктор Карлсон и доктор Яматта в зеленых больничных халатах вошли в комнату.
Их появление испугало Шейна, и он медленно поднялся с кресла.
Глаза Яматты никогда не были такими грустными.
Доктор Карлсон был высоким солидным мужчиной, который выглядел представительно даже в мешковатой больничной форме.
— Мистер Шейн… Я очень сожалею. Очень сожалею, но ваша жена скончалась во время родов.
Боб застыл на месте, словно ужасная новость обратила его в камень. Он почти не слышал, что говорит Карлсон.
— Слишком узкий таз… одна из тех женщин, которых природа не предназначала для деторождения. Ей нельзя было беременеть. Сожалею… Очень сожалею… все, что было в наших силах… сильное кровотечение… но младенец…
Слово «младенец» вывело Роберта из состояния паралича. Он неуверенно шагнул к Карлсону.
— Вы сказали «младенец»?
— Это девочка, — ответил Карлсон. — Здоровенькая маленькая девочка.
Боб считал, что все потеряно. И вот теперь он смотрел на Карлсона, и в его душе зарождалась робкая надежда, что частица Джанет не умерла и что в конце концов он не совсем одинок в этом мире.
— Это правда? Девочка?
— Да, — подтвердил Карлсон. — Удивительно красивый ребенок. Она родилась с густыми темными волосами.
Глядя на Яматту, Боб произнес:
— Моя девочка выжила.
— Да, — в свою очередь подтвердил Яматта. Горькая улыбка мелькнула у него на губах.
— Вы должны благодарить доктора Карлсона. Боюсь, что миссис Шейн была обречена. А в менее опытных руках погибла бы и девочка.
Все еще боясь поверить. Боб обратился к Карлсону:
— Ребенок… Ребенок выжил, значит, мне есть за что благодарить судьбу.
Врачи стояли в неловком молчании. Затем Яматта положил руку на плечо Боба Шейна, словно чувствуя, что тот нуждается в таком прикосновении.
И хотя Боб был куда выше и тяжелее хрупкого доктора, он склонился к Яматте. Подавленный горем, он расплакался, и Яматта обнял его.
* * *
Хотя незнакомец пробыл у Марквелла еще час, он молчал и не отвечал ни на один его вопрос. Погруженный в свои мысли, он лежал на кровати, уставившись в потолок и почти не двигаясь.
По мере того как доктор трезвел, его начала одолевать мучительная головная боль. Как всегда во время похмелья, он испытывал к себе еще более острую жалость, чем та, которая вынуждала его пить.
Наконец незваный гость посмотрел на свои часы:
— Одиннадцать тридцать, мне пора уходить. — Он поднялся с кровати, подошел к стулу и вытащил из-под бушлата тот самый нож.
Марквелл напрягся.
— Я немного подрежу веревки, доктор. За полчаса вы сумеете из них выпутаться, если очень постараетесь. А у меня будет достаточно времени, чтобы убраться отсюда подальше.