Где-то далеко позади остался поверженный патрульный. Наверняка он уже доложил по рации о двух юных беглецах, у одной из которых светится кожа, а значит, по ее венам течет лекарство.
Наконец остановившись под навесом старой лютеранской церкви, чтобы отдышаться, Кристина схватилась обеими руками за брата.
— Марк, он был прав. Мы должны пойти к воротам. То есть я должна отвести к воротам тебя, — исправилась она. — То есть мы должны сделать это, пока не поздно. — Она присела на корточки и впервые за эту ночь не почувствовала холода. Горячие слезы потекли тонкими струйками по ее ледяным щекам. Куртка и кроссовки Кристины полностью промокли от дождя. Сквозь влажные джинсы продувал ветер. Но страшно было оттого, что Марк уже заразился. Что, если эта пробежка под дождем стала финишной? Что, если теперь последуют болезнь, мутация и, может, смерть?
— Они сделают из тебя чучело, — бледный парень дернулся, словно болезнь уже вошла в его чертоги. — Исключено. Мы не эвакуируемся. Мы. останемся. Найдем приют. Рано или поздно они все исчезнут. Погаснет свет их прожекторов, и вот тогда мы решим, что делать дальше.
— У тебя нет иммунитета! — взмолилась Кристина. — И не надо смеяться сейчас, предполагая, что вирус может не убить тебя, а дать полезную мутацию. Это убеждение фанатиков — полный бред!
— Отчего же? — Марк стряхивал воду с пальто. — Это больше похоже на веру в Бога.
Кристина болезненно рассмеялась. В ее серо-голубых глазах застыла улыбка отчаяния.
— Бог — не выходит из машины, — голос ее не срывался на крик, но надрывался, ноты летели высоко, сливаясь с гулкими звуками ночного воздуха. Дождь стихал. — Богу не до фокусов. И этот вирус создан людьми.
— Но мы не знаем, каковы его изначальные цели! — горячо возразил Марк. — Мы привыкли думать, в школе нас учили о выжигании наций с помощью биологического оружия, но что, если в этот раз все иначе и цель значительнее?
— Скажи это тем, кто скончался в госпитале за последнюю неделю, — выдохнула Кристина. И добавила: — Нужно… срочно найти сухую одежду, иначе мы простынем.
Квартал нарисован на зеркале дорог темны ми красками. Мокрая проезжая часть отражает верхушки небоскребов, и из темного цвета ночи рождаются оттенки. Отличная заметка вышла бы для колориста со вкусом, подумала Кристина. Ночь выбросила их с братом на пирс, выплюнула из густой тьмы заросшего домиками спального района — туда, где шпили яхт впивались в небо, словно иглы шприца в военном лазарете. Здесь, на открытом пространстве причала, было светлее, но холоднее. Пустынная набережная — неопрятная, безлюдная и жесткая, вопреки своему характеру, — приняла детей. Впервые за всю ночь им стало спокойнее. Может быть, вода, накатывающая угловатыми волнами, умиротворяла и давала ощущение спокойствия? Неровность камней под ногами и воздух после дождя создавали декорации театра. Это было шоу о техногенной катастрофе целого города, где люди погибали, а некоторые из них спасались, хватая с собой все, что можно было унести из ценного. И тех и других было много, целые толпы — шумящие и кишащие муравьи. Муравейник рухнул. Адские программы внедрились в существование, и началась паника. Кристина видела акт за актом этой пьесы — в ней чадила едким дымом жестокость, острая боль потерь. Сама Кристина потеряла приемных родителей — хорошо, если Сара и Джек успешно сдадут кровь и их выпустят. Но вот Марк, с ним куда сложнее. Проще потерять, зная, что близкий человек в безопасности. Но обрести его любовь и близость, зная, что платой за это может стать его жизнь, — вот это было по-настоящему пугающим. Зловещий апогей шоу-катастрофы.