Григорий снял с него наручники и предупредил:
— Смотри, если вздумаешь броситься на меня или убежать — пристрелю из твоего же пистолета. Потом этот пистолет вложу в руку трупа Семы-Ужа. Оба будете лежать рядышком в ближайшей лесопосадке.
— Ты замочил квартирного воришку? — удивился и обрадовался Сукачев. — Но это меняет дело.
— Не меняет, — зло бросил Григорий, — произошел несчастный случай. — Написав свои признания, он вздумал смыться, но нарвался на мой кулак. Я немного не рассчитал. Сема ударился виском об угол журнального столика и испустил дух.
— Где он сейчас?
— В соседней комнате. Ты его унесешь.
— Я?! — вытаращил глаза Сукачев. — Почему я? А если на улице кто заметит? Обвинят в убийстве меня.
— Но ты его сюда послал, тебе и вытаскивать, — сурово отрезал Григорий. — Пиши. Потом разберемся.
Сукачев тяжело вздохнул и, взяв авторучку, склонился над листом бумаги. Написав несколько строк, он принял задумчивый вид, словно обдумывая дальнейшие фразы, а сам с глубоко скрытой злобой подумал совсем о другом: «Тебе, парень, повезло у двери. Там я растерялся от идиотского света в твоих глазах. Что это такое ты придумал, я не знаю. Но, надо признать, получилось это у тебя ловко. Однако не нагого напал, сопляк. В конце концов я перехитрю тебя и воткну тебе в бок мою верную финку, которая спрятана у ноги. Похоже, ты поверил, что я простофиля, боюсь змей и мышей и готов с потрохами сдать Василия Андреевича. Его имя уйдет с тобой в могилу. Еще никому не удавалось оставить в дураках Пашу-Налима. Наколю на финку, как навозного жука на иголку, и положу рядом с этим предателем Семой. Размечтался молокосос: «Пристрелю из твоего же пистолета». Ничего, попишу немного, чтобы усыпить твою бдительность, а потом…»
— Ну зачем же финку в бок?! — язвительно усмехнулся Григорий, считавший коварные мысли Сукачева. — А ну-ка отстегивай ее от ноги и давай сюда. Все же не удастся тебе, Паша-Налим, перехитрить молокососа. — Григорий сделал шаг в сторону, держа капитана под прицелом. — Извини меня, Павел Кирьянович, за грубые слова, но продажный легавый уже никогда не станет человеком.
От такого неожиданного поворота у капитана отвисла нижняя челюсть и схватило низ живота.
— Мне бы того, — просипел он, — в туалет.
— Финку! — коротко приказал Григорий.
Сукачев торопливо отдал остро отточенный финский нож.
— А теперь иди, — подталкивая Сукачева пистолетом, Григорий сопроводил его в туалет. — Можешь закрыться, — разрешил он. — Не подумай, что я опечалюсь, если повесишься.
— Не из дураков, — хмуро буркнул капитан, закрывая дверь. — А в тебе я, думается, ошибся. Похоже, ты сам дьявол.