руке, и мои губы чувствовали одиночество, когда долго не касались
его. Я не могла насытиться им.
Я даже позволила себе задуматься о визите к врачу. Может все
не так плохо, как я думала.
Может она никуда не распространилась.
Блейк шлепнулся на кровать и поднял мою футболку,
— О чем задумалась, любимая? — спросил он, целуя мой живот.
Я улыбнулась ему и опустила руку. Пробежавшись пальцами по его
волосам, мне стало грустно. — Что случилось?
— Ничего. Расскажи мне еще о Дженни.
— Я думал, мы займемся чем-нибудь другим, — поддразнил он, потянув за атласную тесемку, удерживающую мои хлопковые
шортики.
— Я не могу, сейчас те самые дни месяца. Я говорила тебе об
этом сегодня утром. Расскажи мне побольше о Дженни. Она помогла
тебе? Ты выступил на весеннем концерте?
Блейк глубоко вздохнул и сел. Не знаю, он так расстроено
вздохнул из-за того, что ему не удалось уложить меня в кровать, или
из-за моей просьбы рассказать больше о его жизни с моей сестрой.
— Иди сюда, — сказал он, прислоняясь к мягкому изголовью
кровати. Я разместилась между его ног и легла ему на грудь. Наши
обнаженные ноги сплелись, и пальцы рук переплелись. Мне
нравилось так лежать. Еще больше я любила, когда Пи ложилась
между моих ног, и мы вместе читали.
— Она помогла тебе? Она заставила тебя больше заниматься?
— Ей не пришлось это делать. Я хотел заниматься, чтобы быть
рядом с ней, я хотел заниматься дома, чтобы впечатлить ее, и я
хотел быть на той сцене с ней предстоящей весной.
— Получилось?
— Ты хочешь поиграть в пятьдесят вопросов или услышать
рассказ?
Он нежно поцеловал меня в висок, и я выбрала рассказ.
25 июня 2001 года.
Я не сводил с нее глаз. Она ловила каждое слово,произнесенное моим отцом, а я ловил каждое слово, каждое
движение, каждое мгновение и каждый звук, рождаемый ее
пальцами на фортепиано. Это было ее первое занятие с моим
отцом. Целых четыре часа мы слушали, как мой отец рассказывал
нам о Бетховене и каких-то музыкальных шутках. Я особо не
прислушивался. До тех пор, пока мой отец не обратился ко мне и
заставил меня выглядеть дураком.
— Посвящена любимой...? — спросил он, доставая из своих
карманов воображаемые пистолеты и наставляя их прямо на
меня.
— Да? — сказал я, качая головой. Класс рассмеялся. Все, кроме
одного человека. Взгляд Дженни метал молнии. Какого черта?
— Лунная соната, — ответил он за меня и, не моргнув и
глазом, продолжил лекцию.
Я задержался после занятий, надеясь улучить минутку с ней