косметикой, покрывавшей ее молодую кожу, был тональный крем,которым она воспользовалась, чтобы попытаться скрыть
крошечный прыщик. Тональный крем привлекал больше внимания к
нему, чем сам признак полового созревания.
— Мы не будем играть Восточную фантазию. Мой отец
выйдет из себя.
— Хорошо, давай просто сыграем песенку для малышей.
— Это не песенка для малышей. Ты видела реакцию наших
родителей. Они расчувствовались до слез, — напомнил я ей.
— Я сказала, хорошо. Я тебя не держу. Можешь уходить.
— Разве мы не будем заниматься?
— Я буду. Ты свободен. Мне не нужно репетировать это
произведение. Я играла его с семи лет. Единственная причина, по
которой мои родители так эмоционально отреагировали,заключалась в атмосфере. Они никогда не видели меня на сцене,они никогда не слышали, как звучит фортепиано в помещении с
такими размерами, и они никогда не испытывали тех эмоций,которые поразили их из-за этого. Любой родитель испытывал бы
такое, даже твои, а твой отец Конли Коуст.
Я был уверен, что должен был бы обидеться на это
замечание, но я был в замешательстве.
— Что это должно значить?
— Что я говорила; для меня это значит больше, чем для тебя.
Ты можешь идти. Продолжай заниматься, встретимся во время
концерта.
— Ты всегда так делаешь?
— Что?
— Делаешь по-своему? Ты — большой ребенок. Что, черт
возьми, ты хочешь, чтобы я сделал? Я даже не знаю с чего начать.
— Ладно, садись. Мы сделаем это. — И вот так просто
Дженни усилила хватку на моей шее. Восточная фантазия? Милий
Балакирев? Серьезно? Дженни Линн Холден была сумасшедшей.
Следующие тридцать дней были адом. Я не виделся со своими
друзьями, я завалил тест по математике, потому что был
слишком занят разучиванием композиции, которую нереально
выучить. Дженни была счастлива, что меня наказали на неделю;больше времени для занятий. Мне приходилось заниматься на
своем синтезаторе с выключенным звуком, чтобы отец не
услышал. Каждый из нас записал свою игру на аудиокассету, чтобы
мы могли играть дуэтом дома. Каждую субботу и воскресенье мы
проводили в театре. Первые две недели я был уверен, что мы
умрем. Нам ни за что не провернуть это. Гордость и радость
моего отца обернутся катастрофой. Наши имена попадут на
первые полосы за то, что мы испортили весенний концерт Конли.
Меня посадят на домашний арест до восемнадцати лет.
В пятницу, перед концертом, Холдены устроили вечеринку в