дзиро: В те годы, в том особенном возрасте, мы были там всегда. Усаживались около ворот и вполголоса проводили совещания, строили планы. Или, если я просто убегал из дома, или Сотацу убегал, другой всегда знал, куда идти. Он шел туда и находил там того из нас двоих, кто ударился в бега. Я всегда находил там Сотацу, а он всегда находил там меня. Мы думали, что воротами никто не пользуется, что их заперли сто лет назад и никто даже не помнит, что они там есть. Но однажды приходим, а они не заперты. Стоят приоткрытые наполовину, и ничто не преграждает нам путь. Я перепугался. Трудно объяснить, какая жуть меня взяла. Я не хотел даже близко подойти, но Сотацу потащил меня за собой. У самых ворот я заартачился, а он пошел дальше. Я как увидел, что он собирается войти, так заревел в голос и побежал домой. Я не оглядывался, ни разу. Он вошел в ворота один.
инт.: Вы об этом жалеете?
дзиро: Как-то так получилось, что я у него никогда не спрашивал, что было там, за воротами. Казалось бы, я должен был спросить, казалось бы, такой важный вопрос никак не мог вылететь у меня из головы, но в жизни все именно так и получается. Дети вновь и вновь начисто отбрасывают какие-то способы мышления, предпочитают новые способы, а заодно отбрасывают все прежние вопросы. Ну, когда-нибудь потом припоминают, конечно. Что увидел там Сотацу? Как же нежно я люблю его, когда думаю об этом, когда воображаю его у тех ворот – как он исчезает с глаз. Что-то, чего я никогда не видал, но хотел бы увидеть.
Я поехал посмотреть тюрьму, где держали Оду Сотацу. Зайти внутрь мне не разрешили, но я фотографировал из арендованной машины и подъезжал к разным точкам в округе, откуда был выгодный обзор. Хотел бы я сказать, что здание было примечательное, но ничего особенного в нем не было, даже в мелочах. Уродливый комплекс построек, даже не особо страшный на вид. Примерно в полумиле от входных ворот был магазинчик, где продавались содовая, конфеты, газеты, дорожные атласы и т. п. Я спросил там у одного человека, что он думает о тюрьме. Он сказал, что она спасает его от разорения. Как я понял, те, кто приезжал на свидания, у него что-то покупали – отнести заключенным. Что самое популярное? – поинтересовался я. Он зачерпнул горсть каких-то необычных конфет, которых я никогда не пробовал. Я купил немножко.
Разумеется, я понимал, что это не совсем то, что посетители несли в тюрьму во времена, когда там сидел Ода Сотацу. Но когда ты имеешь дело с чем-то настолько странным, тебя порой осеняет, как надо поступить. У меня возникло ощущение, что покупка этих конфет словно бы изменила мои отношения с тюрьмой. Остальные снимки, которые я сделал, были немножечко другими. Позднее я попросил кое-кого, одну подругу, она фотограф, попросил своего знакомого фотографа, да, я ее попросил посмотреть сделанные мной снимки. Изо всей груды она отложила те шесть, которые я отснял после магазина.