Наверно, прошло много лет с тех пор, как хоть один человек смотрел на меня так долго. Нормальным людям такого не понять. Потому что они живут семьями или стаями, потому что они не живут одни, невстреченные, не знают, каково человеку быть одному. Иногда проходят месяцы прежде, чем на тебя хоть кто-то посмотрит, проходят годы прежде, чем хоть кто-то хотя бы коснется твоей руки или плеча. Становишься почти как олень: ждешь прикосновений с нетерпением и боишься их до колик. Мимолетные соприкосновения в супермаркетах или поездах начинают озадачивать. Как бы часто ни случались такие контакты, они всегда озадачивают, потому что они нечаянные. А затем наступает день, когда на тебя никто даже и не взглянет, а если взглянет – то случайно.
Она сцепила пальцы.
Я работаю на соседней улице, в машиностроительной компании. Я секретарь. У меня в подчинении еще два секретаря. Кто-то говорит мне, что делать. А я говорю им, что делать. Все так элементарно, что никакой подлинной необходимости в этой работе нет. Съедаю обед в одиночестве, а отработав, иду домой, сижу, съедаю ужин в одиночестве. Иногда гуляю у залива и смотрю на корабли. Когда вы называете мне эти имена – Ода Сотацу, Сато Какудзо, когда вы называете мне это имя – Дзито Дзоо, у меня такое ощущение, что я где-то далеко-далеко. Вы говорите мне о вашей жизни, и я соболезную. Вам сделали больно. И мне тоже. Это не кончилось. Это будет длиться и длиться. Я-то знаю. Но… я прочитала ваше письмо. Я вам тоже написала свое письмо, и теперь вы можете его взять. Два дня назад я его выбросила, но потом снова подобрала. Вот оно.
Она протянула его мне.
Наверно, теперь я предпочла бы, чтобы вы ушли. Жаль, что я не знаю, что вам сказать.
Она встала. И я тоже.
Я прошел к двери, и она ее открыла.
В нем все, что я когда бы то ни было могла бы рассказать вам или кому бы то ни было. Прощайте.