В тихом омуте (Райс) - страница 2

При этом люто ненавидя всю медицинскую братию, словно в случившемся была её вина.

Впрочем, он старался гнать от себя эти мысли прочь. Делать свое дело, а не предаваться дурацким размышлениям. Джеймс твердо усвоил, что стоит только начать жалеть себя, рвать на себе волосы и причитать по всяким пустякам, и - тебе крышка. Угодишь в психушку, станешь законченным меланхоликом, или (что ещё страшнее) - импотентом.

А, кстати...

- Могу я зайти за вами, скажем... в половине восьмого?

Девушка кивнула.

- Первая квартира на втором этаже.

- Вы там одна живете, или...

Девушка изучающе посмотрела на него.

- А вам не все равно?

- Ну... - замялся Джеймс. Собственно говоря, а какое ему дело - одна она живет или нет? Он нашелся: - Я на тот случай спрашиваю, если вдруг, увидев перед собой неведомое существо...

- Обросшее шерстью, четырехглазое и с рогами?

- ... или - табличку с двумя фамилиями рядом со звонком, я могу растеряться.

- На табличке только моя фамилия.

Слава Богу! Джеймс метнул взгляд на свой фирменный блокнотик с бланками рецептов, на одном из которых он только что нацарапал её имя и адрес.

- Джейн Аберкромби, - напомнила девушка. - А сейчас, всего доброго, мистер...

- Зовите меня Джеймс. Джеймс Торчленд. - Он указал на визитную карточку, которую оставил на столе наряду с восемью комплектами каталогов и рекламных проспектов своей компании. По одному на каждого из семерки врачей, а последний - для нее.

- Хорошо... Джеймс.

Это была не первая их встреча. В последний раз, когда Джеймс приезжал в город, девушка сделала вид, что обиделась на его предложение встретиться где-нибудь в неформальной обстановке. "Ну и пожалуйста, - подумал он тогда. - Главное - растопить лед. В следующий раз не откажется".

Так оно и вышло.

Джеймс никогда не говорил своим знакомым, что он тоже врач. Какой в этом смысл? Уважения в их глазах ему бы это не прибавило, а становиться объектом жалости его не прельщало. Лучше уж быть коммивояжером, чем врачом-расстригой, разжалованным за нарушение врачебной этики.

Впрочем, его не совсем разжаловали. Просто за свою недолгую профессиональную карьеру Джеймс успел столько натворить, что брать его на службу в качестве врача никто не торопился. Прав был папаша Торчленд, когда уверял, что его отпрыск в эскулапы не годится. Тебе бы в племенные быки пойти, - с ухмылкой приговаривал он. Старикан давно уже сыграл в ящик, но тогда знал, что говорит, поскольку и сам был врачом-терапевтом. А причиной этого высказывания послужила одна его симпатичная пациентка, замужняя дама 25 лет, которую он как-то раз застал нагишом в объятиях Джеймса, когда тому едва исполнилось 16. В собственном приемном покое, на жесткой скамье. Уже тогда, правда, Джеймсу начало казаться, что дело вовсе не в его неуемной сексуальности, а скорее в желании, которое он будил у самих женщин. И все же, благодаря двум качествам - наличию отца-врача и умению играть в регби, - он получил врачебный диплом. Дважды, правда, декан пытался его отчислить, настойчиво советуя сменить профессию. Оба раза - из-за приключений с медсестрами, с одной из которых Джеймс общался в стенном шкафу, а со второй - в смотровом кабинете. Прием уже давно завершился, а девушка лежала на гинекологическом кресле, опустив обе ноги на подколенники, когда нелегкая принесла с обходом миссис Рыжинг, старшую сестру. Джеймс пытался её уверить, что они с медсестрой просто хотели проверить, в порядке ли кресло, но слова его звучали бы куда убедительнее, успей он натянуть брюки или хотя бы трусы.