Игра престолов: прочтение смыслов (Куропаткина, Яблонская) - страница 101

М.Ш.: Да, согласна абсолютно. Итак, у нас есть аристократия, у нас есть каста воинов, у нас есть меритократия. Тогда мы перейдём, наконец, к вопросам священничества.

Е.В.: Если мы говорим об этике, то вот то, о чём Ричард сказал, это такая подмена этического политическим. То есть нет отдельного региона этического как некоторого региона валидизации поступка. Критерием валидизации поступка является его политическая рациональность. Для поддержания или восстановления равновесия политического мира любой поступок, который для этого пригоден, как бы этически оправдан.

М.Ш.: Тогда мы немедленно вспоминаем дружно, хором, три-четыре…

Е.В.: Цареубийство?

М.Ш.: Нет. Цель оправдывает средства.

Е.В.: Да, естественно. Я тоже об этом подумала, но мне почему-то кажется, что эта аналогия немножко кривоватая. Поскольку всё-таки то, что я говорю, очень похоже на решение гоббсовской проблемы. А «цель оправдывает средства» — это немножко про другое. Цель для этого надо объективировать.

А.М.: В смысле, что цель настолько объективна, что любые средства — это только моменты, только инструменты, которые оправданы всегда, поскольку это инструмент. Ну как мы можем о молотке говорить, что он делает, даже если вместо молотка действует какой-то живой человек? Мне насчёт этичности другое интересно. Что, когда мы говорим о политизации и этике, допустим, у Мартина, то мы не учитываем следующее: если мы берём в качестве фона, допустим, роман XIX века, то он не менее политичен и антиэтичен, чем то, что мы делаем. Потому что он основан фактически на некоторой политэкономической модели. А именно модели долга, которая и делает некий мир таким вот консистентным, в котором персонажи со своими характерами, нравами, страстями могут работать. То есть мир кантианского или адамсмитовского долга, который надо всеми висит и по сравнению с которым любые чувства являются частными. Целепола-гание, которое позволяет нам сочувствовать героям, цепляет нас именно для того, чтобы мы признали, что в конечном счёте любая политическая система, любая экономическая система — это аромат фактически XIX века и, как это известно хотя бы из Маркса, слепок социально-экономических отношений своего времени. И можно их изучить — именно для того, чтобы мы признались в том числе и в функционировании этой политической экономии. В этом смысле, допустим, литература XIX века полностью политэкономична.

В.Б.: Подождите-подождите. Мне кажется, что Саша всё сказал правильно, но с одной поправкой. Там действительно в этом романе всё это есть, но автор… Условно говоря, роман работает именно потому, что он с этим борется. Роман XIX века, я имею в виду. Про роман XX века я вообще не говорю. Но роман, как бы наоборот, пытается во всё это опустить некую этическую шкалу.